Русская линия

 

Русский дом, №5. Оглавление


ПУШКИН И "БЕЛАЯ ГОЛОВА"
А.В.Воронцов

Большинство исторических загадок неразрешимы в принципе, особенно с кровавым концом. Убийцы почти всегда известны, но имена их редко что дают. Даже самый незамысловатый детективный роман не может ограничиться принципом "преступление-разоблачение". Читателей интересует то, что между ними, - причина, а коли туманна причина, и убийца неинтересен? В жизни мы чаще знаем убийц, нежели причины. Русских филологов, например, властно тянет загадка гибели Пушкина. Судьба этого поэта удивительна - она способна оказывать нравственное влияние и помимо его творчества. Степень духовного возмужания человека может определяться тем, что его интересует в трагедии, кроваво завершившейся на Черной речке. Кто не мучился вопросом: изменила или нет? Но не всякий переходит к следующему (без связи с первым): бессмысленно погиб или нет? Потом вопросов будет куда больше, правда, меньше ответов. Возьмем, к примеру, известный анонимный пасквиль с масонской печатью.
"Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном составе своем, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали Александра Пушкина коадъютором (заместителем) великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом ордена.
Непременный секретарь: граф И. Борх.
Сомнительно, чтобы сей "диплом" мог служить непосредственным поводом для первого вызова Дантеса на дуэль, ибо содержал откровенный грубый намек на совершенно другое, хорошо всем известное лицо. Если жена "великого магистра" Д. Л. Нарышкина была любовницей Александра I, то подразумеваемый любовник жены его "заместителя" очевидно, не какой-нибудь молодой кавалергард, а Николай I либо один из великих князей. Оснований для подобных слухов было достаточно. Настойчивые ухаживания Николая за женой Пушкина - до и после его смерти - засвидетельствовали А. Арапова, барон Корф, Нащокин, Плетнев, Полонский, Н. О. Пушкина, граф Соллогуб. Выписав свидетельства волокитства Николая и Дантеса за Натальей Николаевной и сравнив их, можно без труда убедиться, что шансы Дантеса вызывать ревность Пушкина были куда скромнее шансов Николая Павловича. Если царя включали в интригу в том же качестве, что и Дантеса, то возможность навредить Пушкину повышалась неизмеримо по сравнению с возможностями Дантеса. Зачем же тогда вообще нужен был Дантес? Какая роль отводилась ему? А вот какая: дразнить мужское самолюбие Николая. Царь, не раз в кругу семьи говаривавший, что Пушкин "наша слава и гордость", из патриотических, допустим, побуждений мог смирить себя, преодолеть влечение к Наталье Николаевне, коли Пушкин, в отличие от других придворных, не видит для себя в том никакой чести, - и тут выпускается на сцену Дантес под шепоток слухов о благосклонности к нему Натальи Николаевны. Каково царю?
Одно дело - уступить мужу, которого сам назвал первым поэтом России, другое - мальчишке-любовнику. Николай ревнует, ищет встреч с Натальей Николаевной. Пушкина же заваливают грязными письмами с намеками на монаршую "благосклонность". Порочный круг сужается, и сужается, как задумали интриганы, на Пушкине. Сколь бы ни гневался государь на Дантеса, а не пустить Наталью Николаевну в Аничков или увезти в деревню может только муж. Дантес же, посвященный Геккереном - "папой" в то, кого же на самом деле ревнует Пушкин, чувствует себя вполне беззаботно и приударяет за Натальей Николаевной в свое удовольствие. В этой ситуации есть выход, и умница Пушкин находит его: посылает молодому негодяю вызов, предвидя, что тот едва ли будет принят, но петлю интриги ослабит.
В списках ходило письмо Пушкина, направленное царю через Бенкендорфа, в котором были слова: "Все говорили, что поводом этой клевете послужило настойчивое ухаживание г. Дантеса. Я не мог допустить, чтобы имя моей жены в такой истории связывалось с именем кого бы то ни было". Ведь как написал! И собственное достоинство сохранил, и царю намекнул, что охраняет и его честь. Благородный Пушкин одного не учел: что и, женившись на сестре Натальи Николаевны, Дантес не откажется от порученной ему гнусной роли.
В декабре 1836 года и январе 1837-го приехавший из Парижа Александр Иванович Тургенев записал в дневнике, будто Пушкин поведал ему в личной беседе, что Михаил Орлов, Киселев, Ермолов и князь Меньшиков знали о предстоящем декабристском возмущении и, более того, ожидали его, говоря: без нас не обойдется. Шутка сказать! Ермолов и Михаил Орлов давно были не удел, а вот Киселев совсем недавно стал всесильным министром государственных имуществ, а Меньшиков - фактическим морским министром, хотя нога его не ступала на палубу военного корабля.
Заговорщики из тайных обществ не придумывали себе плана действий, а использовали опробованный испанскими офицерами - "пронунциаменто" (испанская революция 1820-1823 годов).
"За народ, но без народа", - говорили декабристы, а что это значило? По теории "пронунциаменто", испанской революции 1820-1823 годов, взятой русскими заговорщиками за образец, переворот совершается армией без участия гражданских лиц и непременно под командованием генералов, примкнувших к заговору. Войска подчиняются последним в силу военной субординации и личной преданности и не должны знать об истинных замыслах мятежников. Офицеры-декабристы заставляли кричать солдат: "Да здравствует Конституция!", а когда те спрашивали, кто она такая, отвечали, что это супруга великого князя Константина Павловича, законного наследника покойного царя.
Но что же это за "пронунциаменто", если среди заговорщиков был только один генерал - Михаил Орлов, да и того посадили под домашний арест до 14 декабря? Стало быть, план вооруженного захвата власти был заведомо обречен на провал?
Если Пушкин говорил правду, а Тургенев правильно передал его слова, то в заговорщиках ходили и другие генералы, два из которых были действующими к 1837 году. А мог ли Пушкин знать такие подробности? Мог, он же был в ссылке на юге в расположении 2-й армии, которую назвал в неопубликованной десятой главе "Евгения Онегина" "Витгенштейновыми дружинами". А в "Витгенштейновых дружинах" были и Михаил Орлов, Пестель, Бурцев, и Басаргин, и князь Трубецкой, и князь Волконский, и Раевский, и другие. Филипп Вигель, тогдашний директор департамента по делам иностранных исповеданий, писал позже в воспоминаниях, что Михаил Орлов в те времена бредил въявь конституциями. У него с жаром витийствовали адъютант Охотников и майор Раевский, демагоги и изуверы, а также Липранди. На беду оказался тут и Пушкин, которого сама судьба всегда совала в среду недовольных.
В Петербурге члены Южного общества имели связь с Николаем Тургеневым, братом Александра, бежавшим в Англию. Известно, что, хотя Николай Тургенев приговорен заочно к смертной казни, Александр встречается с ним за границей.
А что стало бы, если бы государь узнал об излишней осведомленности и двусмысленном ожидании Киселева и Меньшикова? Киселев и так после декабристского мятежа долго был под следствием. Пожалуй, тогда их карьере конец...
Опальный Михаил Орлов жил в Москве, занимался химическими опытами. Может быть, как истинный масон философский камень добывал... Почему он не в Сибири, как другие декабристы, хотя возглавлял "Союз благоденствия?" Ясно, почему: его старший брат - Алексей Орлов, любимец государя, член Государственного совета. А ведь Александр Тургенев - желанный гость у Орловых...
Александра Тургенева видели в театре в одной ложе со старшим Геккереном недели через три после первого вызова Пушкиным младшего Геккерена. Конечно, у светских людей свои правила, но к тому времени все порядочные люди уже определились, стоит ли поддерживать отношения с этой семейкой интриганов и гомосексуалистов. Тургенев встречался со старшим Геккереном и после дуэли, только-только отойдя от смертного одра Пушкина. Геккерен якобы расспрашивал об умирающем, с сильным участием, пересказывал выражения, которые употреблял в своем письме Пушкин. "Ужасно! Ужасно! - восклицал Тургенев. - Невыносимо: нечего было делать..." Вот так друг!.. И еще: этот Тургенев любил читать в обществе чужие письма, чаще всего адресованные не ему, а тут, когда его попросили прочесть письмо Пушкина Геккерену-старшему, у него имеющееся, отказался, говоря, что иначе могут напечатать. Вот была бы незадача. Однако штучка этот толстяк Александр Иванович! Он и бывший директор департамента (того, что теперь возглавлял Вигель), он и чуть ли не декабрист. Он вроде бы в опале у государя, однако выполняет его личные поручения за границей. Брат Николай Иванович за работу в "Союзе благоденствия" заочно приговорен к смертной казни, а Александр Иванович любезничает с теми, кто вынес ему приговор. Вроде бы он считается более неблагонадежным, чем Пушкин, но Пушкин никогда не был за границей, а Тургенев то и дело ездил. Вроде бы он горячий поклонник музы Пушкина, но в то же время - постоянный автор "Московского телеграфа" братьев Полевых, из номера в номер поносящих поэта. Друзей у Александра Ивановича много, но как-то так много, что невольно возникает мысль о неразборчивости. С одной стороны: Пушкин, Жуковский, Чаадаев, с другой - Бенкендорф, Геккерена "карлик" Нессельроде, Алексей Орлов, Уваров, вскрывающий пушкинские письма почт-директор Булгаков...
Александр Тургенев был видный масон и входил в круг почитателей некоего Игнатия Аврелия Фесслера, преподавателя древнееврейского языка, а в прошлом - управляющего мастера иллюминатской ложи "Полярная звезда" в Петербурге, к которой принадлежали также Сперанский и Уваров. А Пушкин, по словам его друга Соболевского, относился к иллюминатам крайне подозрительно - и у него, как бывшего масона, были, верно, на это основания. "Разве ты не знаешь, - говорил он Соболевскому, - что все филантропические и гуманитарные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта направление, презрительное и враждебное существующим государственным порядкам. Как же мне было приставать к ним? Weisskopf, Weisshaupt - одно и то же, "белая голова". (Гадалка Кирхгоф предсказала молодому Пушкину, что он умрет или от белой лошади, или от белокурого человека - из-за жены).
Окончание следует...