УРОКИ ЖИЗНИ...

КУДА ПРОПАЛИ СНЕГИРИ?
Н.Е. Сухотина

Мало кому удается сдать житейские экзамены на "отлично".
У каждого свой вариант, не списать, не вслушаться в подсказку, не заглянуть
через плечо к соседу. И самое главное - не переписать с черновика набело.

В натопленной горнице в два окошка с белыми крахмальными занавесками, с маленьким столом под чистой клеенкой, с пестрыми половиками от порога к кровати, спит девочка. Вернее уже не спит, а жмурится, заслышав бабушкины шаги.
- Вставай, Катюша, вставай, моя хорошая.
Катюша поглядывает одним глазом, а та подходит к окошку и ахает на всю горницу:
- Снегири! Снегири прилетели! Да какие важные сидят. И создал Бог красоту такую...
Катя шлеп-шлеп босыми ногами к окошку. Нет снегирей.
- Ну, бабушка.... - обиженно надула губы.
Бабушка смеется:
- А как тебя еще поднять? Да прилетят они, прилетят, никуда не денутся.
И впрямь - аккурат к Катиному чаю уселись на голых ветках, горят фонариками.
- Сказала же, никуда не денутся, - бабушка любуется снегирями. Хлопает дверь, соседский Павлик в нахлобученной шапке вваливается в дом вместе с морозным паром.
- Почто не одетая? Ждать не буду.
- Пошто! Сначала поздоровайся!
Павлик не обращает на Катины придирки. Он родился здесь, в Матренино, и никуда от сюда не уезжал. А Катя городская, родителей на четыре года послали в командировку, а Катю привезли к бабушке. С бабушкой они ладят, посылки присылают с Кипра, бабушка ворчит: зачем девочке столько одежды, нехорошо это, перед другими выставляться. А хочется надеть обновку. Пожалуй, это у них единственный конфликт. А в остальном не разлей вода. Время летит быстрее, чем хотелось бы. И вот уже Кате шестнадцать лет. Снегири уселись на ветке, радуются: с днем рождения тебя, Катя!
А Катя ждет поздравления, не от родителей, от Миши Марьина, студента. Летом приезжал в соседнее село Агапово, познакомились на дискотеке. Миша высокий, черноглазый и говорит грамотно, не то что Павлик. Но главное - сам сочиняет песни и поет под гитару. Поет и смотрит на Катю. Пришло ее счастливое время. Конечно, начались разборки с бабушкой. Подсядет перед сном на кровать:
- Катюша, милая, покажи своего ухажера, что ты его прячешь?
- Что на него смотреть, человек как человек, с Пашкой не сравнить. И вообще я спать хочу.
Девочки из класса, сложились и подарили Кате хрустальную вазу. Павлик пришел, еще два паренька. Попрыгали под магнитофон, объелись бабушкиными пирогами. А Катя все прислушивается, не почтальон ли? Смотрит на дверь. Вот на крыльце отряхивают снег, стучат, входят. Миша?! Куртка запорошена снегом, в потертом чехле гитара, глаза смеются, розы укутаны в несколько слоев газет, развернул, протягивает Кате... Роскошные, бледно-розовые, они совсем не померзли, мгновенно впитали в себя деревенское тепло, горница расцвела. А уж как расцвела Катя!
- Здесь живет самая красивая девочка на свете? Я принес ей цветы и новую песню...
Гости сконфузились. Эти розы в простеньком доме с половиками ри затертой до белесых пятен клеенкой, эти слова будто из какого-то романа, все это смутило их, и они стали собираться.
- Нет! - Катя поставила цветы в вазу, принялась смущенно убирать тарелки, метнулась к полке с чистой посудой, умоляюще посмотрела на бабушку, выручай...
- Гость с дороги, надо его накормить сначала, вот холодец, пирожки. А песни потом будете петь успеете.
Миша настроил гитару, запел без стеснения, катя опустила глаза, гости тоже. Ушли погулять, а бабушка, собирая посуду, пыталась понять, почему неспокойно на душе. Миша был каким-то чужим, ненастоящим , словно залетел в их прихваченное морозцем Матренино по ошибке. Это так заметно, но Катя!.. Холодец, почти не ели, весь раскис, а розочка-то прямо в тарелку склонилась, видать, прибило морозом. Разве она послушает, все сами грамотные, сами все понимают...
Катя пришла под утро. Юркнула под одеяло, спала до полудня. Возбужденно рассказывала:
- До утра гуляли. Сначала в Агапово, Миша не сказал своим, что приехал, сразу ко мне, из Агапово опять к нам.
- А ребята?
- По домам разошлись. Замерзли... - Катя отвела глаза.
Она бесцельно бродила по дому, ждала писем. Прошел месяц, второй, третий... Нервничала, срывалась на бабушку. От еды тошнило. Отравилась, что ли? Несколько раз ходила звонить на почту. Бабушка на заводила разговор о Мише все как Божий день было ясно. Катя притихла, испуганно затаилась, плакала по ночам. И бабушка плакала. Но плачь не плачь, а разве уйдешь от разговора.
- Катя, деточка моя, не терзай себя. Раз уж случилось, ничего не поправишь.
- Бабушка, - Катя подняла заплаканные глаза, - я ему звонила два раза, а писем написала знаешь сколько... Он говорит, ему творчеством надо заниматься...
- Я ему покажу творчество! Соблазнил девчонку, а теперь творчество. Вот поеду в институт, расскажу про его творчество!
- Только попробуй, - Катя так посмотрела на бабушку, что Варвара Семеновна испугалась. Чего надумала Катя? Ой, беда, и родители далеко.
Желая, видимо, облегчить душу, бабушка написала в редакцию. Бывает такое горе, что с чужими о нем легче говорить, чем с близкими. Просила совета: сообщать родителям или нет, как быть, если Катя не разрешает. Чужая жизнь, разве я имею право советовать? Долго думала, потом собралась все-таки купила красивую открытку, написала, что Катя, имея такую бабушку, одолеет все жизненные невзгоды, и пожелала ей счастливого материнства. Уже когда отправляла, заметила, что на открытке с зимним пейзажем - снегири. А вскоре получила от бабушки второе письмо...
Катя тянулась к бабушке, умоляла хранить тайну, бабушка всячески поддерживала внучку, попавшую в такую нежданную беду. Потихонечку внушила Кате, что женщины рожали и раньше шестнадцати, конечно, ей, Кате, учиться надо, но бабушка пока на собственных ногах вынянчит, родители помогут, вот наберемся духу, напишем им, они все поймут. Родишь здесь, потом уедешь в Москву, никто ничего и не узнает... они даже имя придумали, если мальчик - Дениска, если девочка - Настенька. Надо съездить на консультацию в город, там хорошие врачи, посмотрят Катю, подскажут, что и как.
Полдень. Варвара Семеновна сидит у раскрасневшейся печки и вяжет крошечные носочки Катиному первенцу. Уже отболело. Начался отсчет новой жизни. Ничего, не мы первые, вырастим...
Полдень Катя сидит в очереди к врачу. Чтобы меньше тошнило, разворачивает карамельку. Если спросят, кто отец, скажу: из армии вернется, распишемся...
Женщина в белом крахмальном колпачке, прихваченном блестящей заколкой, мила и обаятельна. У нее черные глаза, нос с горбинкой, мягкий вкрадчивый голос:
- Деточка, на какое число писать направление?
- Направление? - еще столько времени впереди, она еще не знает число...
- Любишь кататься, люби и саночки возить - на аборт, конечно...
- Нет! - Катя испугалась этого слова как нецензурного. - Мы с бабушкой решили...
- Хочешь, расскажу, чем кончаются ваши с бабушкой фантазии? Тебе надо доучиться, вряд ли это получится, если родишь. Во-вторых, мать-одиночка это как штамп в паспорте, вряд ли ты с ребенком устроишь свою жизнь, сейчас и без детей мыкаются. В-третьих...
- Катя с ужасом слушала врача. Да, да, все так, все правильно, они с бабушкой не подумали , сколько предстоит разных унижений, как она, например, с коляской выйдет на улицу, все знали про них с Мишей, теперь узнают, что он ее бросил. А мама, отец?...
- Да, да - тихо сказала Катя.
Вот и хорошо. И откладывать не надо. Денег у тебя хватит? Вот и чудненько... - врач повела Катю узким коридором. Там маленький злой мужчина прикрикнул на нее, когда она заплакала от испуга. Он, наверное, торопился, то и дело поглядывал на часы. Кате сделали укол. Она видела страшный сон: вытянутые фигуры без глаз надвигались на нее, как солдаты, строем, ноги приросли, она хотела бежать и не могла. Кричала...
- Не кричи, все уже... Небось, не кричала, когда с парнем забавлялась, а теперь чего орешь? - Катя увидела над собой толстое одутловатое лицо пожилой санитарки. Началась истерика, Катя рыдала, царапала нагтями простыню, зыдыхалась. Санитарка накапала ей чего-то приторного. К вечеру отпустили домой, сказали, что все прошло без осложнений. Она зашла в больничный туалет и посмотрела на себя в зеркало. Измученное, бледное лицо. Это я, сказала себе Катя, это я уже одна... Пустота ощущалась так явно, что она испугалась. Она была одна без Него, без того маленького комочка, которому не суждено стать Дениской или Настенькой. Он - был, подавал ей сигналы, ее и тошнило потому, что ему было плохо. Теперь не тошнит. И аппетит есть. На вокзале, у пригородных касс купила гамбургер, запила холодным апельсиновым соком.
Обмела на крылечке снег с обуви.
- Что с тобой, Катенька? Уж не беда ли...
Беда. Да еще какая. Катя до этой минуты не понимала до конца свою беду. Но когда бабушка заголосила, запричитала, Катя кинулась к ней и стала успокаивать словами той врачихи в белоснежном колпачке: ведь ей учиться надо, жизнь устраивать...
- Кто тебе наговорил такое, кто?
- Врач. В больнице.
- Будь она проклята. - бабушка сказала это очень тихо и сама испугалась, перекрестилась, оглянулась на образа.
А потом Катя болела, долго не ходила в школу, бабушка заваривала шиповник, носила с другого конца деревни парное молоко. Решили не писать родителям, раз так вышло, все равно ничего не изменишь. Как-то утром Катя проснулась и долго смотрела в окно.
- Куда пропали снегири, бабушка? Давно нет, а раньше каждое утро прилетали.
Накрахмаленная занавеска, голая яблоневая ветка на унылом ветру. Взрослая девочка ждет ответа.