ТРУД ДА МОЛИТВА: СТРОГАЯ МУЖСКАЯ ЖИЗНЬ
М.Умнов

   Знакомый бомж Сергей Андреевич, бывший учитель словесности, получив от меня приветственный взнос на пиво, задумчиво просипел, что с холодами собирается податься в монастырь: мол, надоела собачья жизнь. "В Антониево-Сийский, под Архангельском", - уточнил Сергей Андреевич и сказал, что в бомжовой службе информации этот монастырь имеет статус "правильного". Это значит, что там крепкий хозяин, спрашивает с трудника строго, но не обижает. Короче, жить можно, только работай да молись. "Не скучно будет?" - улыбнулся я, глядя в безнадежно трезвые глаза ходячего цитатника Есенина. "Нет, в работе забываешься, а от молитвы на душе как после баньки, - убеждал себя Сергей Андреевич. - Вот только паспорта у меня нет, и денег - в один конец, если не примут?"
По иронии судьбы, в которой человек верующий разглядел бы не иначе как промысел, журналистские дороги привели меня в Антониево-Сийский монастырь раньше Сергея Андреевича. Шофер грузовика, вызвавшийся подвезти группу паломников и туристов от вологодской трассы, удивлялся: "И что вы там забыли?" Деньги между тем взял с каждого. У местных жителей к монастырю отношение непростое. С одной стороны, он гармонизирует общую ситуацию, с другой мешает тем, кто за годы безвластия и смуты привык распоряжаться богатствами заповедных лесов и озер по своему усмотрению. К тому же местным не нравится, что в монастыре находит приют, как выразился владелец грузовика, "всякий сброд", люди, отторгнутые обществом, бомжи, больные, бывшие зеки.
Основанная около 1520 года монахом Антонием, выходцем из Онежского Кенского монастыря, обитель располагается в трех часах езды от Архангельска. Иконописец Антоний имел отменный вкус, выбрал место на живописном озерном полуострове. Здесь все располагает к очистительному покою и созерцательности. Богатые луга, ягодные и грибные леса, рыбные озера позволяли в лучшие времена радивым настоятелям содержать многочисленную - до 150 человек - братию и открывать подворья на Белом море и в столицах. После разграбления и закрытия монастыря в 1929 году здесь размещался дом престарелых, затем пионерский лагерь. Партийные боссы любили попариться в монастырской баньке. Сегодня здесь стучат топоры, поют пилы, звонят колокола да звучат распевы. Труд да молитва - строгая мужская жизнь.
Приехавших в Антониево-Сийский монастырь встречает надпись: "Вход по благословению настоятеля". Впрочем, войти можно и без благословения - приветят, все покажут и расскажут. Большинство посетителей путают монастырь с музеем и проходят мимо, как тени, в лучшем случае перекрестятся и поставят свечку. Войти в "огненный круг" умной молитвы - дело сложное, постепенное, требующее предварительных усилий и помощи наставника.
Настоятеля я нашел в трапезной и получил приглашение к столу. Не столько обедали, сколько решали хозяйственные дела. Братия шла за благословением: взять лодку, сфотографироваться на документы, пригласить родственника в монастырь... Мальчик-сирота, прижившийся в обители на правах юнги, зашел показать "новую модель лампады" и попросил благословение "бить мух". Настоятель посмеялся, благословения на мух не дал, отправил поскучневшего мальца учить физику.
На мой вопрос, сколько тут всего монахов, настоятель усмехнулся: "Вы покушайте сначала, покушайте". Для обстоятельного разговора не настало время, да и опасается он, видно, нашей журналистской братии. Настоятель держится с достоинством, как хозяин, шутит с монахами, те, зная его манеру, стараются поддержать атмосферу дружеской непринужденности. Он управляет ситуацией, не забывая потчевать гостей: "Грибочки попробуйте, сам собирал".
Позже я узнал, что отец Трифон - бывший кадровый военный мичман подводник. Немало офицеров подалось в деятельное Православие, как правило, из них получаются хорошие духовные пастыри и крепкие хозяйственники. Отец Трифон поднимает монастырь седьмой год. Везде следы реставрации, переделки, обновления. В подкупольной мастерской готова деревянная маковка для монастырского храма, скоро ее установят и обошьют "золотом", леса уже готовы. "Торжество Православия", - отец Трифон любовно поглаживает свежеструганную луку маковки.
Начинали вдвоем со священником, ныне получившим соседний приход. Труднее всего было собрать команду. Единомышленников - молодых монахов - Трифон нашел на родине, в Коми. Теперь на них держится все, монахи хоть и молоды и зачастую годятся трудникам в сыновья и даже внуки, но дело свое знают, постоянно в работе - покосы, ремонт, заготовка дров и продуктов на зиму, либо литургия. В недавно отремонтированном приделе - новый иконостас собственного изготовления. Литургия для бывших студентов светских вузов - подтверждение жизненного выбора, достаточно взглянуть на их лица, мужественные и в то же время кроткие.
Трудники приходят обиженные, больные, слабые, отчаявшиеся, иногда на грани самоубийства, причем все больше люди сравнительно молодые, неблагополучной судьбы: бродяги, бездомные или изгнанные из семей, часто после тюрем или больниц. Не могу найти работу, место в жизни.
Для многих монастырь что-то вроде дома отдыха или перевалочного пункта. "Принимаем не всех. Только тех, кто работает как молится и молится как работает. Многие разучились работать и понятия не имеют о молитве. Учим и тому и другому, говорит отец Трифон. Если в человеке осталась хоть капля сознательности, он укоренится в монастырской жизни, обретет покой и стойкость, душевную прозрачность... И найдет мужество отказаться от своей воли, заведшей его в тупик. Тогда труд и молитва будут ему не в тягость. Если нет - дело кончится изгнанием". Начинается со лжи, с мелкой корысти, пьянства или воровства. Оступившегося трудника либо прощают, либо изгоняют. В окрестных лесах живет несколько бывших трудников - "лесных братьев", как в шутку определил настоятель. В миру их не ждут, поэтому строят хижины, продают дачникам грибы, ягоду, рыбу, промышляют мелким воровством. "Монастырю от них вред, - сказал настоятель. - Я уже говорил с милицией, будем избушки разваливать".
На трудниках держится хозяйство, специалисты ценятся особо, но привилегий ни у кого нет. В литургиях, особенно во всенощных они участвуют добровольно. Кто научается в молитве черпать силу, те, кто прирастает к монастырю сердцем, становятся послушниками. Разумеется, таких не много.
Монастырское послушание означает отказ от собственной воли. "Подслеповатая водительница жизни", - шутливо определил волю монах, с которым я разговорился на эту тему. Мирскую волю надо оставлять за порогом монастыря, как старую одежду. Монастырская воля - воля во Христе, воля сораспятья, это легче почувствовать, чем объяснить. Звучит жестко, но для многих трудников, спасающихся в монастыре, бежавших из полукриминального общества, в отказе от собственной воли - единственное спасение. По крайне мере на время. Монахи в каждом труднике видят возможного послушника и в конечном итоге соратника. Но им как никому известно, как непросто обрести душевную ясность и твердость.
Благословение, то есть своеобразная монастырская специализация, бывшего прапорщика, ныне - "независимого трудника" Василия - быть там, где всего труднее. Это особый, лесковский тип православного простака; мастер на все руки, не дурак выпить, он способен поднять любое дело, самое безнадежное. Здесь, в Антониево-Сийском, Василий скучает: "Настоятель крепкий, монахи работают наравне с трудниками - толк будет". Василий построил козлятник и нехитрую, но очень эффективную дойку: козы сами бегут сдавать молоко. Ближе к зиме собирается в Тихвин, там придется все восстанавливать с нуля. Об институте трудников он невысокого мнения, считает, что лучше наемные специалисты, работающие по договору. "Встарь так было выгоднее и для монастыря, и для трудников. Молитва - дело личное, тайное, здесь принуждать нельзя. Ну а хозяйством ведал эконом, вот как я..." Василий действительно великий эконом. Священнослужители ценят его сметливость и ту душевную прозрачность, о которой говорил настоятель, и закрывают глаза на периодические борения Василия с "зеленым змием". Русская душа! "Много дано, много и спросится", - сказал о нем один монах.
В свою очередь Василий монахов жалеет. "Порой так закрутит - места не найдут". - "Что значит закрутит?" - "Природа своего требует. Что дала, то получить обратно старается. Вот их и крутит". - "Что ж делать-то?" - "Труд да молитва. Да еще пост. И чтоб, значит, женским духом не пахло. Много искушения в этом".
Под конец разговора Василий сетует, что многих "подходящих" церковь упустила, он имеет в виду наплыв в монастыри в конце 80-х и начале 90-х молодых людей, прошедших Афган и внутренние войны "демократии". Не прижились из-за строгостей устава и бескомпромиссности настоятелей, с ними надо быть помягче, хорошие ребята были, жалеет Василий.
На прощанье рассказал притчу: "Один богатый и набожный человек все просил Господа, чтобы Тот дал ему какой-нибудь знак, что слышит его молитвы, и вот однажды, возвращаясь откуда-то домой, увидел, что у него дом горит. Тогда-то и понял..." Обещал помолиться за меня своей любимой молитвой: "Спаси мя, Господи, хощу иль не хощу".
После праздничной утренней службы из монастырского храма выходят трудники. Лица спокойные, чистые. "Не спрашивай - не знаю пока, - отвечает один из них на мой вопрос о будущем. - Здесь как на острове. Да ведь от себя не уйдешь. Разве что с Божией помощью".