За землю, за волю

ЯКОВ РОСТОВЦЕВ И ПАДЕНИЕ КРЕПОСТНОГО ПРАВА
К очередной годовщине реформы 1861 года
Н.А.Лебедева

   В марте нынешнего года минет 138 лет со дня провозглашения Манифеста 19 февраля (4 марта) 1861 года, отменившего в России крепостное право.
Среди людей, обеспечивших конечный успех этой реформы, Яков Иванович Ростовцев - один из главных, решающих деятелей, но, одновременно один из тех, чья роль в подготовке реформы абсолютно неизвестна. В сознании русского общества (особенно в советское время), дело освобождения крестьян связалось с иными именами: декабристов, Герцена, Огарева, Чернышевского и т.п. Хотя тот же Герцен навсегда уехал из России в 1847 году, за 14 лет до реформы. Значит, в 1861 году он знал Россию не реальную, а отраженную в письмах, рассказах, однако судил о событиях и делах соотечественников уверенно, строго, торопился учить. И как же часто невпопад! Еще при жизни он творил пристрастную легенду, в том числе и о Ростовцеве.
Эту легенду и до революции не многие решались оспаривать "страха ради либерального" (по выражению Достоевского). После 1917 года перекос, естественно, еще более увеличился, и картина предреформенной эпохи потеряла последние черты правдоподобия.
На этом малом отрезке времени, когда жил и работал Ростовцев (20-е-60-е годы), удивительно ярко, как бы в сгущенном виде, проявились два общественных и политических типа деятелей.
Первый можно назвать "людьми партии" (выражение Достоевского).
Они разрушители по определению, так как главное для них польза их партии (части), а не целого - в данном случае России (хотя бы и рухнула она от их партийных интересов и теорий).
Другой тип - это "люди целого" - Отечества, Государства. Они строители, созидатели по самой своей природе. Таков был и Ростовцев.
Но именно эти молчаливые строители России почему-то и не оставляют по себе громкой славы, не удостаиваются благодарной памяти потомков. Их след в истории отмечен не яркими речами или теориями, а только лишь результатами неторопливых дел по устроению Отечества.
По делам их и судить надо.
Яков Иванович Ростовцев родился в семье директора Петербургских народных училищ, который происходил из купеческого сословия и дворянство получил по службе. Он окончил Пажеский корпус, был выпущен прапорщиком в гвардию, где тесно сошелся с будущими декабристами - Оболенским и Рылеевым. На почве этой дружбы возникла первая проба характера нашего героя и первый драматический конфликт, тенью упавший на всю его дальнейшую жизнь. Дело в том, что Оболенский рассказал Ростовцеву о существовании тайного общества и возможности, при желании, вступить в его ряды.
Целью общества, как известно, являлось свержение самодержавия, уничтожение всей царской фамилии (Пестель), немедленное уничтожение крепостного права, смена монархии республикой, расчленение России на 15 федеративных "держав" (план этот, как видим, реализовался только в наше время, и результаты его хорошо известны).
Ростовцев на предложение Оболенского сразу же ответил резким отказом. Более того, он открыто объяснил Оболенскому, что силой спасет своих товарищей и сделает все, чтобы этот безумный план провалился: даже если ему самому это будет стоить жизни - он сообщит о заговоре будущему императору, Великому князю Николаю. Взаимные уговоры оказались напрасными. В конце концов, убедившись в решимости заговорщиков, Ростовцев проник в Зимний дворец, предупредил Николая о готовящемся перевороте (Ростовцев еще не знал, что Николай уже был предупрежден И. Шервудом и Майбородой). Однако он не назвал ни одной фамилии заговорщиков.
После дворца он пришел на квартиру Оболенского и Рылеева и рассказал им о своем поступке. Оболенский вспылил, но Рылеев убедил его, что Ростовцев, предупредив их, поступил по совести, тем более что рисковал своей жизнью. Состоялось полное примирение. Дружба же с Оболенским сохранилась на всю жизнь.
Так рассудили о поступке Ростовцева те, кого это касалось непосредственно - сами декабристы.
Но иначе судили его далекие от событий и от самой России представители революционно-демократической общественности во главе с Герценом и Огаревым. В течение 35 лет, до самой смерти Ростовцева, они травили его как доносчика и предателя декабристов и, более того, как реакционера, тормозившего освобождение крестьян. На всех путях его многолетней и разнообразной государственной службы эти люди полицейски отслеживали каждый шаг Ростовцева и в извращенном виде преподносили публике, звоня в свой "Колокол".
Доходило до того, что сами корреспонденты "Колокола" из России вынуждены были посылать в Лондон опровержения клеветы, возводимой на Ростовцева.
Сам он, конечно, не считал возможным отвечать на клевету. Но из переписки с Оболенским видно, как всю жизнь его тяжело угнетала эта ложь. По этому поводу Оболенский из ссылки писал Ростовцеву: "...Если бы при первом появлении статей Герцена я имел возможность написать тебе в отношении 14 декабря то, что знаю о твоих действиях и о том, что мною и тобой сохранено в свежей памяти, я бы это исполнил, как обязанность честного человека обличить ложь и клевету".
У Ростовцева было много заслуг перед Россией: он участвовал в турецкой кампании 1838 года, в подавлении польского мятежа 1831 года; 25 лет стоял во главе военного образования в России, осуществив здесь много полезных преобразований.
Но самым главным, коренным делом его жизни несомненно стала подготовка и успешное завершение крестьянской реформы 1861 года.
Подступы к этой реформе делались давно, начиная еще с царствования Александра I. Но процесс шел, по ряду причин, вяло, медленно, с длительными паузами, так что растянулся на целых 60 лет. Николай I, памятуя уроки Французской революции и восстания 1825 года, подходил к решению крестьянского вопроса весьма осторожно, обсуждение его велось сугубо секретно (в "секретных комитетах"). Император резонно остерегался как сопротивления крупных землевладельцев ("опоры трона"), так и брожения революционных кружков. Однако, не трогая помещиков, царь осуществил реформу по отношению к государственным ("казенным") крестьянам. Александр II, вступив на престол, также не горел желанием торопить реформу. Но судьба послала ему Ростовцева.
Управляя военно-учебными заведениями России, он сблизился с главным начальником этих заведений - тогда еще наследником престола - Великим князем Александром и сделался одним из доверенных лиц князя. Когда Александр вступил на престол, он назначил Ростовцева в члены Секретного комитета о крестьянах (позже переименованного в Главный комитет). Ростовцев начал с того, что детально изучил весь огромный накопленный материал по крестьянскому вопросу. Более того, он уехал за границу и изучил постановку земельного дела в европейских странах.
В результате своих трудов Ростовцев пришел к определенным выводам, которые изложил императору в нескольких письмах, четко, коротко и убедительно.
Эти письма произвели на Александра исключительно большое впечатление, по сути произвели переворот в его представлениях по крестьянскому вопросу, так что он повелел принципы, заключенные в письмах Ростовцева, положить в основу всей работы Главного комитета. Принципы же, предложенные Ростовцевым, были таковы:
освобождать крестьян необходимо только с землей - безземельное освобождение (как это было сделано в Западной Европе) неизбежно приведет к бунту, потрясениям, возможно - к гибели страны;
земля должна быть сохранена за крестьянами в тех размерах, в которых они пользовались ею при помещиках;
приобретать землю следует путем добровольного выкупа и с кредитом от государства;
разработки "Положения" по крестьянскому вопросу должны всемерно форсироваться.
"Дворянская партия" дружно восстала против программы Ростовцева. Особенно против сохранения за крестьянами прежних наделов земли: сторонники этой партии стояли за уменьшение земли, как тогда говорили, - за "отрезку". Ростовцев дал им решительный отпор. Он убеждал членов Комитета: "Нельзя из вежливости к помещику, для популярности у дворян, отнять у крестьян кусок хлеба... Они хотят дать крестьянину свободу птиц". Нельзя поступать так, как это было сделано в Западной Европе, считал Ростовцев. Эту особенность русского варианта освобождения крестьян позже особенно подчеркивал Ф.М. Достоевский в своем "Дневнике писателя", где он писал о долгой и трудной работе правительства по освобождению крестьян (правда, не упоминая имени Ростовцева), мирным путем и с землей.
Иронизируя по поводу передовых стран Европы, Достоевский пишет: "...Эти учителя-то наши, европейцы-то, швейцары-то все эти благодетельные, научившие нас освободить крестьян с землею, они-то почему там у себя в Европе никого не освободили, да не только с землей, а и просто в чем мать родила, и это повсеместно. Почему в Европе освобождение произошло не он владетелей, не от баронов, не от помещиков, а восстанием и бунтом, огнем и мечом и реками крови?"
Несмотря на сопротивление наших, отечественных "баронов", все же энергия и упорство Ростовцева побеждали. Успех этот, помимо прочего, был обеспечен и тем, что, как уже было сказано, Ростовцев имел большое влияние на императора. Александр II обладал колеблющимся и подозрительным характером, мало доверял придворному окружению. Он жаловался Ростовцеву, что даже у самых близких людей не находит понимания и слышит упреки, что зря затеял это дело. Зная же безукоризненную честность Ростовцева, его открытость и, главное, преданность интересам России, император доверял ему, как никому другому, и поэтому неизменно поддерживал именно его точку зрения.
Тем не менее сопротивление работе Комитета не ослабевало, дело пытались спустить на уровень канцелярий, утопить в бумагах.
Но тут наступил резкий перелом: в марте 1859 года Главный комитет был преобразован в расширенную Редакционную комиссию, председателем которой император назначил Ростовцева. Он получил, наконец, полную власть и самые широкие полномочия. С этого момента с промедлениями было покончено. Ростовцев провел работу быстро, по-военному. Реформа стремительно двинулась к завершению. Одновременно с этим расширился фронт работ. Деятельности своей Комиссии Ростовцев придал невиданную доселе гласность и размах. К ее работе были привлечены самые широкие круги общества. Славянофила Ю.Ф. Самарина Ростовцев пригласил даже войти в состав Комиссии (но по болезни тот проработал лишь один месяц).
На одном из ее совещаний Ростовцев сообщил, что III отделение будет присылать Комиссии "Колокол": "...чтобы никто не мог упрекнуть нас, что мы чем-нибудь не воспользовались"...
Когда один из членов Комиссии воскликнул: "Как, неужели заимствовать у Герцена?!", Ростовцев ответил ему: "Что нам за дело до личностей! Кто бы ни сказал полезное, мы должны воспользоваться".
Замечательные слова! "Кто бы ни сказал полезное..."
Это - позиция!
Совсем иная позиция была у самого Герцена, а также Огарева, Чернышевского и им подобных. Им-то было далеко не безразлично, "кто сказал полезное". А вдруг - не они? Удивительно, как ярко проявляются в подобных ситуациях два упомянутых выше типа деятелей: "люди партии" и "люди целого".
Когда пытаешься оценить характер Ростовцева, эффективность его деятельности, поневоле кажется, что стоишь перед какой-то загадкой. В самом деле, как понять, что Ростовцеву всего только за три года (1857 - 1860) удалось организовать работы и осуществить идею, которая обсуждалась и разрабатывалась до того в течение трех предыдущих царствований - то есть без малого 60 лет? И главное, осуществить ее мирным путем, без потрясений и революций. Так что это был за человек? Герой? Гений? Ничуть не бывало. Ростовцев не был даже как-то особенно оригинален.
Не ему принадлежала идея освобождения крестьян, но он эту идею продумал, глубоко и ответственно изучил применительно к конкретным условиям России, после чего воспринял всей душой и умом. Ростовцев обладал высоким чувством долга, сильной волей, здравым смыслом, он любил и умел работать. И главное - он любил Россию и был озабочен исключительно ее интересами.
Эти качества и оказались необходимыми и достаточными, чтобы осуществить реформу "без топора и революции", в предельно короткие сроки, соблюдя необходимое равновесие интересов крестьян, помещиков и государства.
Но существовало и еще одно необходимое условие, при котором усилия Ростовцева смогли быть успешно реализованы. Это - самодержавная, стоящая выше сословных интересов, власть императора. Именно на авторитет и поддержку власти неизменно опирался Ростовцев в своей трудной борьбе с "партией крепостников" и левыми радикалами.
Сложение двух указанных условий обеспечили успех дела освобождения крестьян.
За год до опубликования Высочайшего Манифеста 19 февраля 1861 года Ростовцев серьезно заболел (после простуды у него образовался карбункул и началось заражение крови).
К концу дня 5 февраля 1860 года Ростовцев потерял сознание. Последние его слова, произнесенные уже в бреду, были: "Государь! Не бойтесь..."
На следующий день он скончался в присутствии императора, находившегося неотлучно у его постели с 4 часов утра.
"Значение Якова Ивановича Ростовцева в крестьянском деле, громадное, - писал Я. Соловьев. - Без его преобладающего участия в разрешении этого вопроса Бог знает чем бы кончилось начатое преобразование. Никто из окружающих государя людей не желал освобождения крестьян так искренне и так полно, как Яков Иванович, никто, может быть, не был так предан государю, как он. Государь никому не доверился бы в крестьянском деле, насколько он верил Ростовцеву".
Так говорили о Ростовцеве друзья, люди, стоящие за интересы России. Удивительно, что в подобном духе говорили и его враги, понимая, видимо, что проиграли. Огарев в одной из своих статей писал "...приходит время исторической оценки Ростовцева и его Комиссий... Мы жалеем об их промахах, о частом непонимании русских проблем (сидя в Лондоне, их легче понять! - Н. Л.)... но мы отдадим им должную справедливость. Ростовцев умер, отстояв за народом право на землю и поставив вопрос об освобождении так, что его вспять уже не поворотишь. Пусть же имя, записанное в истории русской свободы по черному и по белому, добром помянется в великодушной памяти народной".
Не получилось.
Великодушная память народная была старательно забита иными именами, как бы одурманена, обморочена.
Думается, добром должен поминаться и день освобождения русских крестьян (может быть, в качестве государственного праздника).