Чем люди живы

ПРЕРВАННАЯ КОМАНДИРОВКА
Н. Сухинина

Астраханский собор Казанской иконы Божией Матери недаром называют жемчужиной Нижнего Поволжья. Я успела к всенощной и вошла под высокие своды красавца юбиляра (ему нынче девяносто лет). Служба уже шла, и была в ней неповторимая благодать храмового праздника, которая, как золотая ниточка по простому холсту, насквозь. Пели удивительно. Казанская икона Божьей Матери в центре храма на аналое утопает в белых розах и голубой парче. Цветов - море. В больших и маленьких вазах, на полу, перед иконами, на амвоне, повсюду. Прихожане принаряженные, красивые. Мальчики из воскресной школы в белоснежных сорочках, девочки в нарядных косыночках. Красота. Праздник. Усталости от перелета нет и в помине. Благодатно, молитвенно, светло... Подхожу под благословение к настоятелю. И небо, слава Богу, после затяжных дождей просветлело. Все волновались: ну как же крестным ходом идти под дождем? Но Божья Матерь ради праздника своего благословила Астрахань синевой чистого неба. Задерживаюсь у стенда, сооруженного прихожанами к юбилею храма. Черно-белые снимки из архива. Мерзость запустения, кучи мусора, следы от кострищ, а в центре вместо аналоя - старенькая тумбочка. На ней Евангелие, икона. Так начинал отец Валерий, настоятель храма. Внизу фотографии повеселее; цветные. Яркая зелень на Троицу, детские светлые лица, обновленные фрески на стенах, новый витраж при входе.
- Люди у нас замечательные. Для храма ничего не жалеют. Во славу Божью трудятся. Если бы не они... - говорит мне тихо отец Валерий, когда подхожу к нему с поздравлениями.
"Заступница усердная..." - поет хор. И душа поет, не словами только, а светлыми чувствами, прекрасней которых есть ли что вообще?
- Вас к телефону, Москва... - одна из прихожанок пробирается сквозь толпу молящихся, машет мне рукой.
Как скоры вы, скорбные вести.
Сегодня, на Казанскую, рано утром умер мой отец.
- Я сейчас вылетаю, - кричу в трубку, - я сейчас вылетаю...
"Заступница усердная..." - поет хор. А я тихо плачу, присев на краешек кресла, среди стопок книг, церковной утвари, календарей. Входит батюшка. Взгляд сострадательный. В руках икона:
- На Казанскую умер, значит, утешение вам. Божья Матерь в такой праздник к себе забрала. Многие бы так хотели. Примите от меня Казанскую, пусть икона укрепит вас, поможет перенести скорбь.
Беру себя в руки, вытираю слезы. Надо срочно лететь в Донецк, где жил папа.
- Когда ближайший самолет на Донецк?
- На Донецк из Астрахани рейсов нет...
- А поезд?
- Поезда на Донецк не ходят.
Решаю лететь в Москву, оттуда проще...
- Ближайший рейс на Москву завтра, но над Астраханью снова туман, рейс может задержаться.
Я не успеваю.
Надо взять себя в руки и успокоиться. Но я не успеваю...
Входит коренастый мужчина в свитере, небольшая бородка, открытый взгляд. Батюшка знакомил меня с ним, сказал, что это один из самых активных прихожан:
- Что вы решили?
Рассказываю: самолеты не летают, поездом до Москвы двое суток, а там еще сутки... Не знаю, что делать.
- А я знаю. Я повезу вас машиной.
Через двадцать минут прихожане уже собирали мне в дорогу сумку с продуктами, поделились праздничной трапезой... Подошла небольшого роста женщина в чуть затемненных очках.
- И я с вами поеду. Батюшка благословил, дорога неблизкая, мало ли что. Мой муж вас повезет.
Собирались они по-военному: быстро, четко, без разговоров. Женщину звали Вера Федоровна, ее мужа - Василий Петрович. Прихожане Казанского собора. Вчера еще чужие, а сегодня первыми пришедшие на помощь.
Мы ехали по вечернему притихшему городу. Астраханский красавец кремль на секунду предстал перед моими глазами и скрылся. Я покидала город, который не успела узнать и полюбить. Даже рассмотреть не успела. Сердце тревожно ныло, ведь впереди больше тысячи километров, а времени совсем в обрез.
Калмыцкие степи. Мокрый снег лепит не переставая, дорога леденеет, мы останавливаемся, чтобы сбить наледь с подкрыльников. Ближе к ночи снег утих, но мороз усилился, едем по живому льду.
- Не волнуйтесь, успеем, дальше дорога будет лучше.
Справа вдали огни города. Элиста. Столица Калмыкии. И опять степи. Часто фары выхватывают стремительную тень - лисы, перепуганные "Жигуленком", прыгают в придорожную канаву. Одну, зазевавшуюся, мы чуть-чуть не придавили. На пару часов сделали передышку. Я вышла в морозную ночь пропахшей травами калмыцкой степи. Ветер гулял по бескрайним просторам, прибивая к земле высокий сушняк. Звезды. Они будто падали на наш автомобиль сияющими гроздьями с неба. Опять подступили к горлу слезы. Может быть, папина душа в этот ночной час напомнила о себе, попросила молитв? И я стала молиться, стоя на холодном степном ветру под звездами, и, как всегда бывает после молитвы, отпустило, стало легче. А еще подумалось: как самонадеянны мы и как маловерны! Все рассчитала: вернусь из командировки, напишу материал, поеду к отцу на традиционную встречу в конце ноября. Я всегда выбиралась к нему в конце ноября перед Рождественским постом. Даже позвонила перед командировкой. Сказала: жди. А Господь по-другому рассудил. Господь, в который раз вразумил: есть другие календари и другие мерки...
По Ставрополью ехали проворнее. Вера Федоровна заботливо подтыкала мне под бока плед, Василий Петрович изредка останавливался и вглядывался в дорожный атлас. Утром мы остановились перекусить в маленькой закусочной у дороги.
В Ростов въехали днем. Поплутали по его шумным улицам, выбрались на Таганрогское шоссе. Оставалось совсем немного...
Теперь, когда наше путешествие позади, я понимаю, как деликатны и предупредительны были мои друзья. Они не терзали душу соболезнованиями, не пытались отвлечь меня разговорами от грустных мыслей. Мы иногда переговаривались о чем-то незначительном, но больше молчали, думали каждый свою думу. Немного говорили об отце Валерии, о том, что возрождение Казанского храма его большая заслуга. А мне все думалось о прихожанах. Большая, дружная семья. Живут одними радостями, одними заботами. Создать такой приход ничуть не легче, чем возродить из руин храм. Настоящая христианская любовь к ближнему - не ее ли я ощутила в своей скорби, человек для прихода чужой, случайный? Ведь и дела свои были, и проблемы нерешенные. Все оставили, отправились в опасный путь ради самой непонятной из всех существующих корысти - помочь человеку, попавшему в беду.
Вера Федоровна сидела, закутавшись пледом, и читала. Что Оказывается, Псалтирь за моего отца. Ровно через сутки мы подъехали к знакомому подъезду отцовского дома.
- Держитесь, - Василий Петрович крепко жмет мне руку.
- Помоги вам, Господи, - обнимает Вера Федоровна.
А я ... Я даже поблагодарить не успела по-человечески. Боюсь, что и сейчас, когда прошли уже девять и сорок дней без папы, снова не смогу найти подходящие к случаю слова. Привычные "спасибо, благодарю" говорить не хочется, потому что есть в этих словах некий налет дежурной вежливости. А особые слова, где их найти? Только пусть знают - в душе моей есть отныне уголок, где живет теплое и удивительное чувство особого христианского родства. Оно есть это родство. Оно есть это родство, оно не в генах, не в метриках, не в схожести глаз и профилей. Оно в чем-то другом, что больше, прочнее, и - основательней. Прихожане Казанского храма, разделив со мной скорбь, тут же одарили радостью. Она в том, что мы не одиноки, что мы очень многое можем по законам нашего надежного христианского родства. Помню, как астраханский епископ Иона говорил в праздничной речи на Казанскую:
- Спасибо тебе, отец Валерий, что есть у нас в Астрахани этот храм.
Спасибо, отец Валерий, что есть теперь и этот приход. Спасибо, что окормляете таких славных людей, способных даже беду повернуть к радости. И вот ведь искушение: стала писать да и запнулась - фамилию-то Веры Федоровны и Василия Петровича я не знаю! Даже в голову не пришло узнать. А позвонить, спросить - конфуз полный, люди так помогли, а я даже фамилии не знаю. Узнала. Хитростью - не скажу какой. Куприяновы их фамилия.