Русская линия

 

Русский дом, №10. Оглавление


Россия - удел пресвятой Богородицы

СВОБОДА ИЛИ ТЮРЬМА?
Игуменья Ксения,
настоятельница Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря

Для многих из сестер, живущих в Свято-Троицком Ново-Голутвине монастыре, первые посещения храма, первая встреча с монастырем открыли глубинный смысл притчи из Евангелия о купце, который, найдя одну "драгоценную жемчужину", решил продать все, что у него было.
Действительно, нам захотелось расстаться со всем "прежним": с будущей престижной работой, с пребыванием в Москве, куда так все стремятся; с домом, в котором мы все так любим и мать, и отца, и захотелось окунуться в эту новую атмосферу. "Новый быт", состоящий из ранних утренних молитв, труда на разных "послушаниях", из монастырской трапезы, заканчивался вечерним Богослужением со строгим монашеским пением, осознанием радости нового бытия с Богом!
Поэтому "отречение от мира" не выглядит как какая-то трагедия, страшная потеря, наоборот, это действительно та "драгоценная жемчужина", ради которой можно оставить все "прежнее".
Жизнь без Бога хорошо была нам известна по школьным и студенческим годам. А жизнь с Богом, со стремлением понять, кто же Он, против Которого так борется мир, "лежащий во зле", открывала новое "стояние в правде и истине", где так успокаивался "бунтующий" человек, находя мудрые ответы на все свои трудные вопросы.
Приход в монашество в XX веке можно сравнивать с мировым катаклизмом, когда разрушается все прежнее "школьное" мировоззрение, с которым не хочет смириться душа, чувствуя в нем ложь. Жажда истины и правды, справедливости и вечности, жажда встречи с Тем, Кто вне этого безнравственного кошмара, захлестывающего и юность, и старость, многих привела в монастырь, даже задолго до того, как мы смогли осмыслить и понять, что же такое монашество. Просто всей душой чувствовали, что здесь что-то родное и близкое, а умом понять, почему же именно тут, еще не сразу удавалось.
Сейчас уже смешно вспоминать первые вопросы строителей, один из которых серьезно спросил: "А где же мы будем строить гаупвахту?" Я удивилась и спросила: "А зачем?" "Ну как же, - компетентно ответил он, - вы же будете наказывать сестер и сажать их в тюрьму".
В газетах развернулась полемика: нужны ли вообще монастыри? Мы не допустим, чтобы в Коломне молодые девушки сидели за решеткой. Такое было представление о монашестве, что в лучшем, случае - это "трудовая исполнительная колония", в худшем - "тюрьма строгого режима", но никто не подумал о том, что в тюрьму никто самовольно из нас никогда не пойдет, а если человек идет в монастырь, значит, имеет какие-то другие мотивы для своих действий. И о монастырях многие рассуждают, не зная ни христианства, ни тем более тех вопросов монастырской жизни, о которых имеют смелость говорить, но их так научили, они так и говорят, и часто инертность, по которой так легко катиться, доводит человека до настоящей тюрьмы ложных воззрений, из которой мало кто собирается выбраться, по той же инертности бытия.
Итак, где же свобода и где тюрьма? Современная моральная деградация человека в самых свободных, с гуманистической точки зрения, странах и очевидный упадок там духовности показывают, что внешние свободы без "удерживающего" (2 Фес. 2,7) не только не возвышают человека, но часто служат одним из самых сильных средств его духовного и нравственного разложения.
Отсюда получается, что те, которые больше всего говорят о свободе (без Бога) - несвободны, а те, которые говорят о том, что они и без Бога здоровы - нездоровы, а больны, потому что все мы имеем природу души и тела, пораженные грехом. Зная об этом, христианство обучает "не только не давать прогрессировать болезни, но и способствовать исцелению человека, его спасению". И на этом пути монастыри должны быть очагами благочестия, но жизнь монастыря для "мира" остается загадкой.
Мы в своем маленьком монастырском коллективе можем смело сказать о том, что монашество - дивное устроение души, это дарование таких знаний, которые дают ключ к пониманию истинного смысла жизни, прокладывают путь к состоянию доброму и вдохновенному.