СКАЧУТ КОНИ НА БЕЖИН ЛУГ
Наталия ЛАВРОВА

Долго ехала: автобус, метро, пересадка, опять автобус. Москва бесстрастно накручивала километры на свой спидометр, а я в который раз удивлялась - до чего же размахнулась, ну просто великанша-столица. Отнюдь не сердобольная, она даже не пытается никого взять под крыло, защитить, схоронить от нападок цивилизации. Напротив, толкает в толпу таких же, как мы сами, и не болит у нее душа, как мы там, в пучине, хлюпающей злыми пузырями, держимся ли на плаву, ухватимся за соломинку, не сгинем? А сгинем, потеря невелика, вон нас сколько, щелкнут костяшки, сведется дебет с кредитом, и опять - пучина, многолюдье, потерянность, попытка сохранить себя, не раствориться…
Вот так, с невеселыми мыслями на веселый праздник. Сегодня у человека сбылась мечта. Целый год денно и нощно предвкушал, даже во сне она явилась и бередила его душу. Москвичка Ирина Шершекова - почти девочка, едва за двадцать, роскошные волосы, тонкий профиль, светлый взгляд. Скопив за год каждодневного честного труда денег, она, наконец, купила то, без чего жизнь бессмысленна, пуста и неинтересна, купила… лошадь. Молоденького, тонконогого жеребенка и именем не таким уж вычурным, но и непростым: Ника. Да, конечно, я порадуюсь за Ирину, скажу ей, хорошо, когда сбываются мечты. Но останется в душе вопрос, который вряд ли сформулирую вслух, потому что человеку приятно, когда его понимают, а не наоборот. А я не понимаю Ирину. То, что для нее радость, для меня обуза, странная прихоть. Но я оставляю при себе свое негостевое и иду навстречу девочке в джинсах и клетчатой рубашке.
- Почем нынче лошади-то? Догадываюсь, покупка царская, но все-таки?
- Дорого, - она виновато улыбается. - Но ведь и цветы недешевы, одна роза - пятнадцать тысяч. А я целый год продавала цветы в метро.
- Тут жилка нужна торговая, без нее какая коммерция. Есть жилка?
Нет у нее никакой жилки. Но поперек своих принципов, пересиливая робость, встала в вестибюле метро "Каширская" в обрамлении миллиона алых роз с единственной целью - заработать. Удивлялась, какие берут дорогие, кричащие о своей цене букеты. Вот бы ей сразу такую сумму! Сочувствовала, если у человека денег хватало на тройку гвоздик, нахваливала: и стоят долго, и в любой вазе смотрятся. Уставала. Весь день на ногах, без воздуха, покупатели разные, всем не угодишь, считала дни и накопленные бумажки. К маю должно хватить… К маю не хватило. Ну уж к августу точно хватит.
Конечно, это из детства. У каждого из нас в той копилке свой свет, свои ощущения, своя память. На фотокарточке - папа на четвереньках, на нем полуторагодовалая наездница - Ирочка. Оба счастливы. С этого все и началось, смеется Ирина. Потом в мордовские степи, на каникулы у бабушки. Подрагивают крутые бока застоявшегося в стойле коня. Попросила - дали прокатиться. С тех пор слово "каникулы" приобрело конкретный, счастливый смысл. Запах медуницы, солнце в шелковой лошадиной гриве, ветер, путающий собственные волосы, прищуренные до слез глаза.
И повели Ирину в школу верховой езды - записываться. Росточком маленькая, кость узкая, сердце стучит - вдруг не примут. Ей и вправду сказали - надо подрасти. Приходите, когда девочке сравняется двенадцать. Как тянулось время. А через два года, когда серьезные тренировки уже вытеснили из ее графика забавы, куклы, краски и альбомы, вдруг поняла, что сама-то тренировок не боится, а вот коня жалко… За какие грехи гоняют его часами по манежу, чем он провинился перед тренером и мечтающим о победах наездником? Школа верховой езды лишилась перспективной ученицы, зато Ирина обрела покой и с чистой совестью смотрела в глаза лошадям, которых приходила навестить, погладить, угостить.
Она уже закончила школу, курсы художественных ремесел. И тут к ним на Каширку приехал цирк-шапито и раскидал шатры почти напротив их дома. И был там красавец-конь по имени Нарцисс. Через всю морду от ушей шла к мягким его губам широкая белая полоска. Нравом был крут, не подпускал никого, даже кормильцев и поильцев, чем раздражал их несказанно. Ирина шагнула в стойло, протянула руку к поводу, потрепала гриву, с ладони предложила кусочек белого хлеба. Нарцисс привычно ощерился, хотел куснуть да передумал, взял угощение. Она тихонько вывела его из стойла, провела вокруг цирка. Ватага мальчишек вновь увязалась следом. Осторожно, но в то же время уверенно, чтобы конь не почувствовал робость наездницы, села в седло. Короче, Ирина обрела друга и смысл жизни. В большом городе, в многолюдии характеров на все вкусы, девочке из типовой двенадцатиэтажки пришлось по сердцу именно это общество: красавца коня с ослепительно белой на всю морду полосой. А ему, растерявшемуся в многоэтажности и мельтешении лиц, нервно перебирающему копытами, не согласному со своей участью ошалело гонять по кругу, было отрадно, что девочка ничего от него не требовала, не подчиняла себе, просто любила. Нарцисс не годился для шапито, он никого, кроме Ирины, не признавал, и она, чтобы не сгустились над ним тучи, предложила: давайте катать на нем московских ребятишек. Ах, какое наслаждение для выросшего на асфальте мальчишки - сесть на настоящего (!) коня, подержаться за настоящие поводья (!), да еще и сфотографироваться на память. Джигит на поджаром скакуне! Отбоя от ребятишек не было, дело уже поворачивало в сторону прибыли, но Ирина и тут оказалась верна себе и Нарциссу: ей стало жаль коня, сбивающего копыта на асфальте. Уж она то знала: короток век городской лошади, в конной милиции, например, пять лет, не больше, а дальше ясное дело -мясокомбинат… Тут ей и предложили - нам с нарциссом не справиться, слушает только тебя, поднатужься, и дело с концом.
- Хочу купить лошадь, папа.
- Это большие деньги, Ирина, у нас их нет.
- Я буду работать, много работать, отдам.
Хорошо знал свою дочь Вячеслав Иванович Шершеков. Ничего не сказал, оделся, ушел из дома. Вернулся, положил перед ней пачку. Взял в долг у друзей.
- Иди за своей покупкой.
Первое время лошадь оставалась в стойле цирка. Потом цирк уехал. И куда им теперь, в малогабаритную к папе, маме и брату? Электрички, электрички, автобусы… Ирина обходит конюшни, расспрашивает по деревням. В подмосковном зверосовхозе нашла для Нарцисса небольшой загон, сухой, непродуваемый. В каждую руку по тяжеленной сумке, (в одной морковь, в другой хлеб), переполненный автобус, метро, электричка, наконец, узкая тропка в перелеске. Нарцисс ждал, он умел ценить добро. И когда пригрело солнышко, понес Ирину навстречу незабываемой с детства радости. Они вместе дышали воздухом цветущих полей, обедали на берегу. Нарцисс - свежей травой, а Ирина - бутербродами, заботливой маминой рукой уложенными в сумку.
Мама ворчит, конечно, жалуется: - сколько денег стоит такая забава! Говорю ей, хватит, пора взрослеть… Раиса Михайловна показывает фотокарточку Нарцисса: правда, красавец? И морковь в овощном покупала килограммами, и траву на пустыре дергала до ссадин на руках, вспоминает она, когда пришлось отхаживать после нервного потрясения.
… Один человек вызвался помогать Ирине, ездить вместо нее на конюшню, пока она продавала цветы у метро, чтобы расплатиться за лошадь. Вдруг Нарцисс пропал, и человек пропал. Долго не могла Ирина найти концов, избила ноги в кровь, обходя подмосковные конюшни: не видели? Красивый такой, с белой полоской, Нарцисс… Потеряла сон, аппетит, осунулась, давала объявления, звонила по кооперативным конюшням: красивый такой, Нарцисс.
И вдруг на одной заброшенной конюшне конь нашелся! Не удалось никому сделать бизнес на гордом скакуне, верным оказался Ирине, никого к себе не подпустил. А раз так - кому он нужен. Лежал на прелой соломе, обессиленный, голодный, неухоженный.
- Нарцисс… - прошептала Ирина. Он повернул голову, мотнул гривой, будто хотел убедиться, что хозяйка ему не пригрезилась. Пытается подняться, да не может. Выхаживала его как ребенка, кормила с рук, подкладывала сухую солому, обнимала за гриву, плакала. А когда, измочаленная долгой дорогой, чуть живая, возвращалась домой, отец имама у двери: ну как?
Выходила любимца. Да, видно, не только у людей так бывает: не судьба. Еще долг не успела выплатить - умер Нарцисс. Что-то ядовитое попало в пищу, отравился. Бросилась на фирму, хоронившую животных (есть в Москве и такая). Подмосковных не хороним. Вырыть могилу самим оказалось не под силу, дело к зиме, только ковыряли с отцом мерзлую землю. Заняли денег, заплатили, наняли грузовик, погрузили Нарцисса…
Теперь он смотрит со стены, навечно обретший кров в Ирининой памяти. Год ноющей под сердцем раны. Жизнь превратилась в унылое перелистывание календаря: понедельник, среда, пятница. Ушел праздник, трепет, когда она подходила к конюшне и тихонько раскрывала дверь… Пробовала заняться художественным промыслом, из кусочков ткани делала нарядные заколки для волос, работала в киоске рядом с домом. Все через силу, без радости.
- Хочу купить лошадь, папа.
Отец уже ждал этого разговора. И в который раз доказал, что их семья не товарищество с ограниченной ответственностью, а дом, где своя ноша не тянет. Маленького жеребенка зовут Ника. Он совсем непохож на Нарцисса. Доверчивый, тонконогий, только грива такая же шелковая. Всей семьей заготовили сена, нашли конюшню, и Ирина устроилась та ухаживать еще за тремя лошадьми, чтобы скостили цену за стойло для Ники и немного за питание. Она чистит, моет лошадей, и все поглядывает туда, где Ника. Если Ира приболеет, папа набивает сумку и едет по проторенному маршруту. Ника и ему рад. Он попал в хорошие руки, жизнь его задалась с первых шагов, он сразу шагнул в любовь. Не всякий может этим похвастаться. Ника даже не знает, что бывают в жизни хвастуны, что существует злоба и зависть. Но свое дело он знает: вот дотают в лесных ложбинах последние снега, потянутся из прогретой земли сочные травы, и он вступит в эти травы точеным молодым копытом, и понесет на своей надежной спине к солнцу красивую девочку. Понесет, благодарный ей за то, что жизнь ее без него бессмысленна. А она, пригнув голову, зажав ногами его крутые бока, будет жадно хватать напоенный прекрасной жизнью воздух.
Помните, как славно мечталось на Бежином Лугу тургеневским мальчишкам? Там, на лугу, все было правдой, верилось даже в невозможное. У каждого был в жизни Бежин Луг, но не каждый вспомнит, куда он затерялся. Заплутали на асфальтовых длинных перекрестках, в буднях великих строек, в заморских удовольствиях и доморощенной философии. Оседлать бы коня, глотнуть воздуха, перевести дух у костерка, посмотреть в распахнутые детские глаза. Но - нет коней, нельзя им по асфальту-то, враз собьют копыта.
А у Ирины конь есть. А значит, и Бежин Луг. А значит, и сердце, открытое жизни без прикрас, в которой каждый день - правда.