"В НАЧАЛЕ ЖИЗНИ ШКОЛУ ПОМНЮ Я…"
Лариса Андреевна ЧЕРКАШИНА

"… Ибо нет ничего сокровенного,
что не открылось бы, и тайного,
что не было бы узнано"
Евангелие от Матфея,
Глава десятая

Все началось с выставки. Это была необычная выставка - посвящалась она миру и образам детства ушедшей эпохи и проходила в начале девяностых в Москве, в Доме художника на Крымском Валу.
Пробродив по залам несколько часов кряду и собравшись было уходить, в самом низу большой стеклянной витрины я увидела раскрытую детскую тетрадку. И, скорей всего, прошла бы мимо, если бы не табличка. Она по-музейному скупо уведомляла: "Ученическая тетрадь Натали Гончаровой. 1822 г. Орешковые чернила". Встав почти на колени, попыталась разобрать записи:
Дни юности, быстро вы, быстро промчались!
Исчезло блаженство, как призрак во мне.
А прежние скорби на сердце остались
Зачем же и сердце оставлено мне?
Почему десятилетняя девочка запомнила и переписала эти совсем не детские стихи в свою тетрадку? Дальше шли и вовсе удивительные строки: "Стихи столько же свойственны нашему языку и столько же приятны для слуха, сколько ямбические и хореические…
Неужели это написано будущей избранницей поэта, первой московской красавицей Натали Гончаровой!? Девочка, почти ребенок, она различает уже стихотворные размеры… Это случайное открытие тогда просто ошеломило меня. Но в выставочной суете я, почему-то, не удосужилась узнать - где хранится и кому принадлежит эта всплывшая из таинственных глубин детская тетрадь…
Незаметно пролетел год. Наслоились новые заботы, дела, впечатления. Но мысль о той старой тетрадке занозой сидела в моей памяти. И вот он, благословенный случай! Как всегда нежданно позвонил мой добрый знакомый Игорь Глебович Гончаров, прямой потомок Дмитрия Гончарова, старшего брата Натали. Он собирался в Полотняный Завод на встречу с рабочими местной бумажной фабрики (кстати, полотняно-заводская фабрика работает уже два столетия!), приглашал и меня.
… Стоял яркий мартовский день. Старый гончаровский парк, разбуженный весной, потихоньку оживал. Оживал и старинный родовой дом. Реставрационные работы в нем недавно завершились, и в комнатах остро пахло свежей побелкой и краской. Игорь Глебович, ныне старший из Гончаровых, любезно согласился стать моим гидом.
- Тут, - Игорь Глебович указал на небольшую угловую комнату, по рассказам, был классный кабинет, и дети - Гончаровы брали уроки…
Уже в военные годы гончаровский фонд был в эвакуации, и снова потери! Но все равно, сколько всего и уцелело. Более десяти тысяч единиц хранения! Читать - не перечитать…
Как это раньше мне не пришло в голову?! Ведь я же знала об этом богатейшем собрании. Именно в ЦГАДА - Центральном (а ныне - Российском) Государственном архиве древних актов исследователи нашли неизвестное прежде письмо Пушкина к Дмитрию Гончарову, письма Натали к брату. Там наверняка должна храниться ее детская тетрадка…
Через несколько дней томительного ожидания три увесистых тома сброшюрованных детских тетрадок легли на мой читательский стол…

"Да будут ясны дни твои…"

За год до рождения Натали Гончаровой Пушкин стал лицеистом. Основание Царскосельского лицея и год рождения Наташи почти совпали по времени, и была в том совпадении своя случайность.
В то самое время, когда юный лицеист Александр Пушкин с завистью и восторгом провожал уходившие на поле брани гусарские эскадроны, летом грозного военного года в тамбовской глубинке произошло одно незаметное событие: в семье Николая Афанасьевича Гончарова родилась дочь Таша.
Девочка появилась на свет буквально на следующий день после Бородинской битвы - 27 августа (по ст. стилю) 1812 года. Местом ее рождения стало тамбовское имение Загряжских, родственников со стороны матери Наташи. Отец Николай Афанасьевич предусмотрительно вывез свое семейство в это безопасное место из Полотняного Завода, где расположилась тогда ставка фельдмаршала Кутузова, а в его окрестностях, под Малоярославцем, произошла одна из самых кровавых и жестоких битв.
Девочка родилась на Натальин день, и в честь своей небесной покровительницы и - матери земной была наречена Натальей…
А накануне, 26 августа, Александр Пушкин с друзьями-лицеистами репетировал пьесу "Роза без шипов". Пьеса, сочиненная лицейским педагогом Иконниковым, посвящалась событиям Отечественной войны, и юные артисты в вывороченных шинелях представляли в ней ополченцев.
… Крестили новорожденную в сельской Знаменской церкви, и, будто бы, тогда было дано ей некое знамение…
… Да будут ясны дни твои,
Как милый взор твой ныне ясен,
Меж лучших жребиев земли
Да будет жребий твой прекрасен.
Ветви обширного родословного древа распростерлись над маленькой Ташей. Легендарный Ратша стал ее предком в 21-м колене, (от Ратши берет начало и пушкинское родословие - поэт приходился ему потомком в 20-м колене). Совпадение почти невероятное - трижды (!) родословие поэта пересекается с родом его избранницы, словно все было предопределено для их будущего союза. И даже основатель фамилии Пушкиных - небезызвестный Григорий Пушка, тоже был предком Натальи Гончаровой.
И Загряжские, и Гончаровы были не последними фамилиями в российской истории. Еще в пору своего жениховства знаменитой болдинской осенью поэт писал в набросках, почти автобиографических, "…что никогда не женится или возьмет за себя княжну рюриковой крови…" И по его же собственному признанию он счастлив был породниться с Гончаровыми.
Судьбой было назначено Наталье Гончаровой стать невестой, а затем и женой поэта. Сам Пушкин шутливо признавался княгине Вере Вяземской, что Натали - его "сто тринадцатая любовь". Многие из тех, кем поэт был увлечен прежде - именитых, красивых, образованнейших женщин, почли бы для себя за счастье именоваться "госпожой Пушкиной". Но ею стала лишь Наталья Гончарова.
"Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив…"
Только ли необычайная "прелесть Гончаровой" доставила ей победу в этом негласном конкурсе? Рука и сердце поэта безвозвратно были отданы ей, она одна составляла его счастье.
"Мне без тебя так скучно, так скучно, что не знаю, куда головы преклонить…" Это, пожалуй, одно из самых удивительных откровений поэта. Пушкину, великому Пушкину, окруженному столькими знаменитостями, умнейшими людьми своего века, скучно было без нее, его Наташи.

"Кто хочет писать русские стихи…"

… В тиши затерянной в калужских лесах усадьбы и в московском доме на Большой Никитской свершалось неприметное чудо: маленькая Таша Гончарова день за днем прилежно исписывала тетрадь за тетрадкой, благо бумаги было вдосталь, и бумага была своя, "гончаровская", лучшая в России.
И заполнялись чистые страницы, и в детскую головку ложились знания о далеких странах и загадочных морских архипелагах, о мифах древней Греции и основах российского синтаксиса, о походах персидского царя Дария I и правилах французской грамматики.
Таша Гончарова не по-детски рассудительна: "говорить и писать, значит сравнивать и судить; а потому слова должны быть в таком порядке, в каком понятия рождаются одному от другого…"
Она имеет свое мнение и ей не может не нравиться, что "Плутарх, описывая поход Греков под предводительством Александра, говорит неправильно, удаляет от главного предмета введением многих вставочных речей…" Она уже знает, что "связь понятий зависит от состояния души" и разбирает, как избежать сбивчивости "в живописной ораторской речи".
Часы Российской империи отсчитывают дни и месяцы 1821 года. Таша Гончарова только-только начинает постигать школьные премудрости, а ее будущий избранник - уже признанный автор "Руслана и Людмилы".
Что это мистика, перст судьбы? Десятилетняя (девятилетняя ли?) Таша записывает в своей аккуратно разлинованной тетрадке: "Кто хочет писать русские стихи, тот должен иметь предварительное понятие о стопе…"
Она пишет о шестистопных и пятистопных стихах "Дактило-Хореическиих", которыми "писали старинные наши стихотворцы" и где "последняя стопа в стихе была всегда Хорей, а предпоследняя - Дактил". Приводит в пример написанные "шестистопными стихами ямбическими" поэму Хераскова "Россияда", философское послание Ломоносова к графу Шувалову "Письмо о пользе Стекла", трагедии Княжнина.
По удивительному совпадению в 1822 году Пушкин приступает к первой песне своей так и неоконченной поэмы "Вадим" - первом защитнике славянской свободы, восставшем против варяга Рюрика. Поэта вдохновила известная тогда трагедия Княжнина "Вадим Новгородский". Ее, верно, читала и Наташа.
Таша Гончарова отличает особенности пиррихия и анапеста, знает, какие сочетания "производят красоту в стихотворчестве". Переписывает отрывок из богатырской сказки, в коей Илья Муромец не советует витязям "стихо-рифмодетелям" взбираться на Парнас.
Нет! Парнасская гора высокая
И дорога к ней не гладкая…
Она знает, что неровные стихи "не очень употребительны, их можно найти только в баснях", и что "цезура бывает в них после двух первых, а иногда и после трех стоп".
Познания девочки в области стихотворчества скромными - не назовешь: "ямб от хорея" она без труда отличала с детства. Словно ее специально готовили как будущую избранницу поэта.
В конце своего, говоря современным языком, реферата о просодии - искусстве стихосложения, Наташа приводит басню. Называется она "Соловей, галки и вороны". Кто ее автор, я так и не смогла узнать. Литературоведы называли Ивана Хемницера, Иоанна Дмитриева, либо Александра Измайлова, популярных тогда баснописцев.
Суть басни проста и гениальна: никогда истинному певцу не ужиться с крикливым вороньим хором.
... Что ж делать Соловью?
Лететь подале прочь.
Жестокие врали и
Прозой и стихами.
Какому Соловью петь можно
Вместе с вами.
Это последняя строка. Перевернута страница, тетрадь закончилась. Еще и еще раз перепечатываю басню. Просто мистика. Неужели ей все было ведомо уже тогда!? А чуть ранее, вот оно, двустишие:
Звезду златую
Смерть сорвала.
Беру другую тетрадь по русской грамматике. И там - неожиданная строка: "На тебе рука моя!"
Нет, поистине, на исходе двадцатого столетия, когда, кажется, о жизни Натали Гончаровой известно все до мелочей, эти ее детские записи несут сокровенный, провидческий смысл.