НА ПОДСТУПАХ К КРЕМЛЮ

А Россия все-таки жива. Потому что она дышит. Пусть неровно, с хрипотцой, подчас через раз, но приложите к ее губам зеркало - оно запотеет. Подержите еще чуть-чуть, и оно покроется испариной. Подождите, и эти капли соберутся в ручейки, которые стекут с его поверхности, превратятся в бурлящие потоки и соберутся в океан людской усталости.
Соленый и до сих пор черноватый пот шахтеров уносила под чугунные решетки колодцев вода, подвезенная с легкой руки Лужкова. Она медленно растекалась под Белым домом, под Москвой, под всей Россией, подтачивая, разъедая, подмывая и без того гниловатый ее фундамент.
Встречай, мать, - твой блудный сын вернулся! Нагулялся вдоволь, оторвался на полную катушку вдали от твоего родительского ока, нашалил без страха пред отцовским ремнем, промотал все, что брал с собой, и вернулся голым, израненным и оголодавшим - так уж возьми меня обратно, мать! Возьмешь? Но только вот что, мать, я под старой крышей жить с тобой не собираюсь, ты так и знай! Да и вообще - дай денег мать! А то смотри у меня!.. "Что там ваши танки - мальчишество, забастовки - баловство. А мы вот сейчас своими касками всю брусчатку подымем, штреки прокопаем и из-под земли их всех, как миленьких, достанем!"
И ведь дружно застучали касками по камню, закричали - "Выходи!", плакаты вывесили, черно-голубыми штандартами, словно флагманский крейсер, весь мост украсили, на самом солнцепеке, чтоб увидели, в полный рост стояли...
А армии-то своей они название дали уж совсем по-детски наивное - "ШАНС" (Шахтерская Армия Национального Спасения). Так и подмывает добавить - последний.
"Вот тут приходил к нам один демократишко. Говорил, что мы приехали сюда как на увеселительную прогулку, что, мол, воду нам привозят, сортиры поставили, еду и квас на блюдечках подносят, охрану обеспечили... Но ведь нам же не платят! Мы же взрываемся!! Мы же требуем!!!"...
Но, увы, именно такая картина и предстала моим глазам: кто-то спит, закинув руки за голову, кто-то в тенечке потягивает пиво, кто-то сдает покер, ставя на кон стольник, другие, поочередно изнывая от жары на мосту, лениво беседуют с прессой. Жара...
Лишь изредка из прохладной тени доносились возмущенные голоса шахтеров:
- Если честно, то мне эта национализация и на фиг не нужна - какая разница, кто грабит, и не все ли равно, кто зарплату задерживает, но вот что президента надо менять - это факт. Потому я сюда и приехал и настаивать на этом буду до конца...
- Мне ребята сказали, чтобы я без денег обратно не возвращался. И не возвращусь!..
- Надо сделать так, чтобы вся номенклатура имела ответственность на уровне смертной казни!..
- В нашей стране сейчас воровать бессмысленно, потому что некуда спрятать - украдут!..
- К нам присоединятся многие, и мы установим порядок в стране. Мы ждем подмоги...
-В стране, развал. Надо же что-то делать!..
Они приехали в Москву. Приехали на те деньги, которые высидели на рельсах. И теперь вылеживают их под раскидистыми кустарниками. Потому что большего они сделать не могут: ни докричаться, ни достучаться, ни прорваться. А единственное оружие, какое они привезли с собой, так это костыли, израильские протезы и кованые тросточки, из-за внушительного вида которых шахтеров-инвалидов останавливали в метро милиционеры.
- У меня даже не ампутация ноги, а экзарктикуляция, - по слогам продиктовал мне это слово Андрей, - из самого бедра вырвало, без единого сустава остался. Хорошо, что в лебедку ногой попал, а не головой - никакой защиты на этой лебедке нет. И до сих пор не поставили - никому ничего не надо.
Андрей до армии в институте учился, после армии решил закончить, но до этого немного на шахте подработать. Месяц отработал - инвалидом стал. Восемь лет мучался на отечественных механических неуклюжих костяшках, на которых, чтобы ногу согнуть, надо было винты откручивать. Израильтяне сделали...
- А я тебе могу протез снять и рядом с собой поставить - так сфотографируешь. Да только надевать потом трудно будет, - из-под матерчатого навеса выглянула сначала огромная голова, а затем показался и весь богатырь с рыжей бородой, с плечами в сажень, со здоровенными ручищами, в которых обыкновенная чашка казалась предметом из детского набора посуды, с сигаретой в зубах и с добрыми голубыми глазами, - ты вон лучше Михалыча щелкни - ему брючину легче засучить.
- Да иди ты, Пантелей, - какой я инвалид. Так - легко раненый, - Михалыч сидел невдалеке на табуретке, низко опустив голову. Над его шевелюрой шустро орудовала ножницами немолодая женщина, москвичка, к которой выстроилась уже порядочная очередь, - у Семена до сих пор руки в бинтах - пусть его и снимают...
Искалеченная Россия... Я и не знал, что подошел к группе инвалидов - таких здоровяков только в кино снимать, а они уже...
- Мы-то еще что - поди сами доехали. Многие остались. И семнадцать человек до сих пор осталось там, в Центральной...
- А вдовы их с тех пор, когда взорвалась шахта, то есть с января, пособия не могут получить...
- И вдовами-то их не признают. Говорят, что если нет трупов, так нет и вдов. Может, они еще там живые или их вовсе там не было - успели сбежать и сейчас прячутся, чтобы это пособие получить...
- Гады...
Мужики разошлись не на шутку. И в этих злых выкриках, в активной жестикуляции в сторону Белого дома, в яростных бросках касок о землю было столько отчаяния, горя и боли, что подумалось: враки это все - не разлеглись они здесь табором, не на увеселительную прогулку сюда приехали, не ради модной показухи плакатами обвешались, каски понадевали и вокруг телевизора столпились - нет у них больше иного выхода, кроме как к этой самой "мамке" обратиться, и есть у них полное право не просить у нее, а требовать. За себя, за семьи свои, за Россию всю. И не одни они там стоят, не только шахтеры - но и врачи, учителя, инженеры, профессора, рабочие и дети - вся Россия.
- Мужики, тут вот нас телеграммами поддерживают. Из Щекина вот привет шлют, из Кемерова коллеги не забывают...
Кто-то один неуверенно захлопал в ладоши, создал наподобие радостной улыбки и хотел было что-то сказать, но, не найдя поддержки, смутился и опять погрузился в чтение книги...
Что-то символичное просматривалось в образе шахтерских знамен - двуцветных, черно-голубых. Они, развеваясь по ветру на фоне чистых белых стен известного всем здания, не были сейчас символом единения земли и неба, знаком самой жизни. Наоборот, это была огромная, недорисованная, еще не до конца опоясанная, траурная лента...
Уходя, услышал веселый и громкий крик одного из руководителей профсоюзов шахтеров: "Митинг сегодня отменяется - комендант моста проспал!" Эх, не проспать бы так и всю Россию!
Константин Александрович ЛЫСКОВ