"Кинь добро назад - оно очутится попереди".
(народное присловье).

ПОЗАБЫТЫЕ И ПОЗАБРОШЕННЫЕ
Василий Житов

Справка.
В 1913 году в Москве на полтора миллиона жителей приходилось 150 богаделен, 50 детских приютов, 26 дешевых многоквартирных домов, несколько десятков ночлежек для бездомных. Нынче в десятимиллионной столице всего лишь один социальный дом, одна богадельня, две гостиницы на 180 человек и шесть ночлежек.
Бездомные обречены на вымирание.

Кто в России не знает этой простенькой протягливой песни: "позабыт, позаброшен, с молодых юных лет, я остался сиротою счастья-доли мне нет…" В словах, полных беспросветности, живет не только неизбывная грусть по отчему дому, о пропащей жизни, но и таится некий зов к ближнему: де, остановись, христовенький, на мгновение, погляди на ближнего своего и помоги погибающему. И поют ее не в дни горя, иль голода, но в самые-то благополучные, сытые минуты, поют с особой страстью и слезою в голосе, как бы памятуя о старинном предостережении: "От сумы да от тюрьмы не зарекайся!
Господи, да разве удивить нас обделенными, кого судьба оставила в самый неурочный час? Нищие и убогие, клосные и блаженные, беспачпортные бродяги, шатуны, прошаки, сироты господа ради, погорельцы, калики перехожие, шиши подорожные и прочая безудержная вольница всегда были явленной приметою смуты, дикого времени, раздора, кануна всеобщей погибели. Высокий пронзительный вой убогоньких, бредущих по весям, казалось, пронизывал каждую укромину пространной земли, не давал ей погрузиться в беспамятство: "И кто нас накормит, оденет, и кто нас теплом обогреет…" Однажды взмолилась нищая братия к небесному Отцу, и Тот через людские сердца братьев и сестер поддержал страждущих. В каждой деревенской избе было окошечко, куда ставились для прошака еда и питье; погорельца, идущего по миру с протянутой рукою, поддерживал народ копеечкой, помогал отстроиться заново, за деревенской сироткой присматривал мир и укорливо было той селитьбе, где бросали без призора сиротею безродную, иль бабу-вдову с ребятенками.
"Милостыней торится дорога в рай".
Милостыня не дает закаменеть.
"Пост приводит к воротам рая, а милостыня отверзает их".
"Богатый милостыней спасается, ибо богатство дается нищих ради".
У государя были свои верховые тюремные нищие, и он их призревал, блюл житье-бытье; возле нищих оттепливал душу, чтобы не оскудеть совестью. Нищие - это тот едучий оселок, на котором проверяется затупелое сердце. Были на Руси богатые и родовитые из самого знатного сословия, кто весь богатый зажиток раздавал по монастырям, а сам скатывался в крайнюю бедность, чтобы на себе испытать участь забытых и позаброшенных, и приблизиться к Господу.
Особенно дорога милостынька из скудной горсти, из последнего.
Есть одна любопытная деталь, кою подметил еще великий Пушкин: он писал, где бы ни слонялся русский человек, куда бы ни забрасывала шатуна судьба, он всегда возвращался в свой дом, под свою крышу. Что у француза считалось за богатство, то у русского было за обыкновение. У всякого бродяги за спиною оставался родимый порог, родовой приклон, пусть и скудный, под соломенной крышей и завалившимся тыном. Деревенский мир даже через тыщи поприщ не забывал заблудившегося и почти пропащего, протягивал к нему незримую руку, подавал остерегающий и ободрительный голос. Но со временем эта тяга стала ослабевать, когда русский народ снялся, сошел с земли, кинулся в каменные вавилоны, сбился в темный равнодушный груд. А всякое скопище людей вызывает невольно сердечную немоту и бесчувствие. Но и здесь, в этих теснотах, человек не без Бога в душе невольно тяготится, что в нем с каждым днем убывает тепла, и потому с тоскою оглядывается, кому бы помочь, а нуждающихся даже в крохе участия ныне особенно много: униженные и оскорбленные, протягивающие к нам руку свою за подаянием - это живой укор нашей совести, это образ России, до основ потрясенной самодовольным Мамоной, жестокосердым ростовщиком.
Это город породил подпорченного изнутри, циничного бродягу, кому чужая жизнь - полушка. Человек без крыши над головой, перекати-поле, кому не за что зацепиться на русском пространстве, кого ветер гонит по бескрайним просторам, даже своим существованием испытывает национальную нравственность на крепость и устойчивость. "Безпачпортный" скиталец - это человек, лишенный державы, подпорки, на которую он опирался прежде. Если раньше от родного порога его вела судьба, иль гонористный характер, склонный к скитаниям, то впервые за последних триста лет изгоняет в беспределье и в саму смерть государство, которому невыносим корневой, уцеленный на ровную жизнь гражданин, ценящий семью, детей, родову и совесть, сознающий, что такое стыд. Сорвать с тормозов, создать обстоятельства, при которых соплеменник теряет всякую помощь, бросить его на ветродуе, поставить на край обрыва, - вот нынешняя задача либералов, воровски похитивших власть. Сыто жрущие, играющие с сатаною на тотализаторе, они русский народ, как лошадей на ипподроме, запустили в безумный бег, ожидая, когда он окончательно рухнет в запале, и тогда можно воскликнуть, потирая оплывшие от жира ладони, покрытые золотой пыльцою: "Загнанных лошадей убивают, не правда ли…?" И будут вопить: "Убейте их! Убейте!" Так было в 93-м.
Это они, агитпропы "новых русских", возгласили, что бомжи тешатся свободою, что они - дети воли, они довольны грязью, голодом, стылостью, когда от стужи сводит каждую жилку. Братцы, да сыщется ли из тыщи бродяг хоть один, кто доволен трубою, подвалом, чердаком, котельною, мусорной свалкою, вонючей помойкою, где они обречены жить. Нынешний бомж опущен куда ниже того "дна", где горьковский Сатин изрекал свои насквозь фальшивые сентенции: "Человек - это звучит гордо!" Опустившийся, потерянный, насильно изгнанный из своего угла человек - это символ "нашего" современного дна, черный знак, демонская отметина на рыле демократии. Как бы ни подмалевывали свое лицо либералы, как бы ни наводили лоску и глянца, но сквозь эти ухищрения невольно проступает мурло с его древними пороками и кровью невинно убиенных: такова сущность нынешней власти…
Бомж - человек внеисторический, он был всегда, с пещерных времен, его рождают, выталкивают из рода особые свойства натуры. До революции это был бродяга, челкаш, босяк (любимец Горького), деревенский лежебока-распустиха, кто на русской печи от лени мог замерзнуть; сорванное с нравственных тормозов "чертополошье семя" прилетало в города, как бабочка на огонь, а опаливши крылья, упадало на дно, в клоповники, потиху в сумерках притонов теряя человеческий образ. Но раньше было куда брести: Россия бескрайняя и сыщется в ней места для всякого причуды. Шатунов ловили, ссылали в Сибирь, сажали на землю, но они находили тайные ходы и тропы и вновь, с настырностью обреченного влеклись к столицам.
После советская власть насильно засунула всех под крышу - в коммуналки, в бараки, в изобки, в казармы, в лагеря, потому что новые порядки не терпели бездомника: шатуны - не созидатели, они - разрушители, а тогда надо было много строить.
Но нынешние разорители-либералы вновь выгнали людей на улицы повсеместно от Москвы до Курил: они не могут стать бродягами, скитальцами, потому что перекрыты все пути им; у них есть место жительства, - вокзал, подвал, чердак, картонная коробка, свалка, они помнят, видят свою родную улицу, подъезд, свой двор, но у них отняли, иль украли квартиру, угол, крышу. Сироты, всякого звания лишние люди укорливо глядят на нас со всех перекрестков отчизны...
Только в Москве более миллиона бездомных. И с каждым днем безумно дорожающая жизнь порождает новые тыщи несчастных, от которых все стараются отмахнуться. У сытых и богатых они вызывают невольный зубовный скрежет отвращения, власти грозят несчастным чумою. Но у Бога не без помощи. И для этих бесправных, униженных сыскиваются свои заступники. На Ивановой горе неподалеку от Серпухова бывший моряк Александр Кожемякин собрал бездомных в общину, дал им работу. Оказавшиеся не по своей воле на улице бывшие плотники, электрики, художники, доктора наук с надеждой и радостью уцепились за тонкую ниточку спасения, чтобы выбраться из беды. Они не хотят быть "быдлом", не хотят быть безмолвным "пушечным мясом" новой безжалостной революции, они хотят сохранить Бога в душе. Городок для бездомных на Ивановой горе "Лествица", - это лестница самоспасения. Люди, собравшиеся здесь, зарабатывают себе на пропитание, пекут хлеб, молятся и восстанавливают разрушенный храм Иоанна Предтечи, расчищают от мусора и хлама не только церковь, но и свою душу. Это и есть их первый шаг во спасение, на которое они сами решились.