К 150-летию со дня рождения

М. М. ДУНАЕВ
Путь к свету

"Я верю, что нет на Руси для русского
художника святее и плодотворнее дела -
как украшение храма -это поистине дело
народное, и дело высочайшего искусства"
В.М. Васнецов

В 1885 году Виктор Михайлович Васнецов (1848-1926) принял предложение создать росписи только что отстроенного к тому времени Владимирского собора в Киеве, посвященного 900-летию Крещения Руси.
Васнецов не был изначально "храмовым живописцем", и не сразу сознал себя как монументалист, получив известность среди передвижников, прежде всего как мастер былинно-сказочной темы.
Неиссякаемое внимание к русской старине, сказавшееся и в станковой живописи Васнецова, и в его увлечениях прикладным искусством, с закономерностью привели его к размышлениям над важнейшими началами национальной культуры и в конце концов - к осмыслению тайн средневековой религиозной живописи. Художник поставил перед собой цель - восстановить утраченное: "Мы тогда только внесем свою лепту в сокровищницу всемирного искусства, когда все силы свои устремим на развитие своего родного русского искусства, то есть когда с возможным для нас совершенством и полнотой выразим красоту, мощь и смысл наших родных образов, наши грезы, мечты, нашу веру и сумеем в своем истинно национальном отразить вечное, непреходящее".
Васнецов ощущал важнейшее: соборность народной жизни, куда искусство входит неотъемлемой частью. Но художник не знал, не понимал природы религиозной живописи, основанной на молитвенном подвиге, ибо представлял себе художников, черпающих вдохновение в одном лишь народном признании. Васнецов видел творчество иконописцев как результат всепроникающего, но земного по природе вдохновения, ищущего энергию в человеческом соучастии - и прозрел лишь часть истины, но не всю ее в полноте.
Как "путь к свету" сознавал художник этот труд, которому он отдал десять лет жизни. Тем, кого завлекают цифры, можно сообщить, что общая площадь росписи собора равна 2840 квадратным метрам. В процессе создания росписей художником одних эскизов было создано полторы сотни. К росписям он привлек тогда еще молодого художника Михаила Васильевича Нестерова, и это во многом определило его дальнейший творческий путь.
Но главное: Васнецов мечтал о всечеловечности своего создания, о воплощении образа "Мирового Христа". Задачи искусства он начал осмыслять именно с этой точки зрения: "Поставляя Христа световым центром задач искусства, я не сужаю области его, а, скорее, расширяю. Идеалом искусства должно стать наибольшее отражение духа в человеческом образе. А где же и когда же Дух Божий отразился глубже, шире и могущественнее в человеческом образе как не в Христе!" Мысль глубокая и верная. Но опять-таки не охватывающая полноты Истины.
Росписи Васнецова во Владимирском соборе есть создание мощного таланта. По меркам современного ему искусства - живопись Васнецова стала совершеннейшим образцом религиозной живописи: недаром же васнецовские композиции и образы начали во множестве копироваться во многих храмах по всей России.
Однако по меркам великого искусства умозрения в красках живопись Владимирского собора есть утрата духовной высоты Истины.
Даже сама техника росписей Владимирского собора - густая масляная живопись - слишком чувственная, осязаемая, слишком материальная - так разнится с бесплотностью древней фрески. Примечательно, и весьма, что уже незадолго до смерти, познакомившись с фресками Дионисия в Ферапонтове, Васнецов мужественно признал: "Ведь мне самому казалось в гордыне безумной, что именно я - и только я - понял дух древней русской живописи и еще, в несколько ином духе, Нестеров. Но когда реставрировали древнюю живопись, и эти фрески в монастырях, отыскали дониконовскую икону и еще более древнюю, то открылся совершенно новый чудесный мир глубочайшего вдохновения и знания закона натуры, выявилось поразительное понимание взаимодействия цветов и техники живописи. Ведь эти древние живописцы, будучи связанными традицией и определенными формами, создали подлинную, настоящую живопись в самом глубоком ее понимании, а именно как игру красок. Это были не рисовальщики, как мы, нынешние, а были творцы, настоящие художники. Россия должна гордиться не современной, то есть послепетровской, живописью, так как мы, вообще лишь подражатели, правда, своеобразные, на свой лад, но все-таки плетемся за Европой - что греха таить. Мы должны гордиться нашей древней иконой, нашей древней живописью: тут никого нет выше нас.
Я сам думал, что я проник в дух русской иконы и что я выразил внутренний мир живописца того времени, что я постиг - это уж от гордости - технику этого старого времени. Оказалось, однако, что я глубоко заблуждался. Дух древней русской иконы оказался во много раз выше, чем я думал. Внутренний мир живописи того времени был гораздо более богатым в духовном смысле, чем дух нашего времени, или лично мой, или Нестерова, и нам далеко до их техники, до их живописного эффекта. Моя живопись - это только слабое отражение, притом еще выхолощенное, очень богатого мира древней русской иконы".
Это - внутренняя драма художника, его беда, но не вина. Все искусство, вся культура Нового времени отчасти были отлучены, отчасти сами отлучили себя от духовных основ своего бытия. Мы ныне размышляем над причинами наших бед, нестроения нашей жизни. Не скользнем вниманием и мимо этого отлучения: оно из важнейших.