Невыдуманные истории

К. А. ЛЫСКОВ
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ

Иван Павлович Шестаков на вид суровый и угрюмый, но по нашим, сибирским, меркам - добродушный и отзывчивый. Аккуратно стриженная, совершенно седая борода с копной густых не по годам, таких же белых волос и в противоположность им черные как смоль, пышные брови только лишь подчеркивают его связь, схожесть с самой природой: для кого она ласковая мать родная, для кого - черная смерть роковая. Слова из него лишнего не вытянешь никакими дозами бражными, а если и скажет чего, так все в два слова влезает: принеси то, подай это, сходи туда. Да и некогда ему беседы вести, "язык лудить", как он скажет. С самого утра, с первыми петухами, набьет отцовский дымарь свежими углями, запихнет дедову стамесочку за пояс, да в пасеку - соты чистить. А уж потом и искать работы не надо, куда ни глянь - везде его рука, нужна, сколько ни сделает, а все, кажется, больше остается. Так и жил он все эти годы. О доме и о хозяйстве были все его помыслы. Дом с деревней - Родина с Россией. Ни радио, ни газет не признавал: "Там что, как траву посочнее вырастить иль как медок послаще снять напишут? А все, что нужно отец да дед в меня без бумаги всякой вложили. Долее ничего не надо…"

В ту субботу, как обычно, отправил он Мишку в поселок на рынок мед продавать. Поселок Шолоха находился в пяти километрах от деревни и дорога на него одна, не заблудишься. А Мишку и отправлять не надо было, сам просился торговать, насмотрелся у себя в городе этой торговли. Иван с бабкой своей, Анастасией, поджидал его к обеду с выручкой и хлебом. Хоть и мал был Мишка, да дебет с кредитом считал отлично и обманывать себя не позволял. Как приходит с базара, так деду полный расклад прихода с расходом выкладывает, заодно и новости какие узнает, сообщает.
Не пришел Мишка к обеду, а приехал: привезли его на машине легковой. Иван Павлович как раз на крыльце сидел, курил папироску в ожидании. Миша как из машины вылез, так бегом к деду, бежит и на ходу без остановки выпаливает:
- Дедушка, меня на машине дяди подвезли, знаешь, как быстро доехали. Они про тебя спрашивали, в гости к тебе просились, познакомиться хотели. Я им дорогу показал, меду продал и хлеба купил, а еще мороженого, но я его уже съел. Они спрашивали, сколько у нас ульев, я им все рассказал, они веселые.
Из подъехавшего "Опеля", вслед за Мишкой, вылезло три мужика, все как один, в спортивных, расписных костюмах и в солнцезащитных очках.
- Ну что, дед, приглашай в гости. Дом у тебя вон какой, здоровый, места и похлебки, поди, на всех хватит, а? Почто не пригласить? Как раз к столу и приехали.
-По делу какому аль просто отдохнуть?
- По делу, дед, по делу.
Не сразу понял Иван, что за дело у них было к нему, а когда понял, пришло время удивляться другим. Держа под прицелом своего двенадцатого калибра, Иван проводил незваных, но как самых милых, гостей до машины, пожелав им на прощание всего самого хорошего, в том числе и "скатертью дорога", и "если еще раз здесь носы свои покажите, поотрываю, и холодец для поросят из них сварю", и еще что-то в том же дружеском, гостеприимном тоне. Непреклонная решимость старика подталкивала, упираясь в их спины, в противоположность холоду черного металла стволов - обжигала огнем. Только лишь отъехав метров на пятьдесят от его дома, гости решились попрощаться и поблагодарить за хлеб-соль:
- Ну, дед, считай, что ты уже пожалел. Завтра жди, расплатимся мы с тобой за борщ со сметаной. Дом у тебя сухой - хороший шашлык на нем зажарим, всех угостим, только вот жаль, сам ты попробовать его не сможешь. Труп ты, старик.
Долго после этого сидел Иван один на мезонине, а когда вышел, так лет на тридцать моложе показался.
- Затапливай, Анастасия, баньку и белье мне чистое приготовь. Да вот еще что: пробежись-ка по соседям, позови их всех завтра в лес за ягодами на наше место, на среднее болото. А сама возьмешь Мишку.
Анастасия - баба кроткая, в расспрашивания, да тем более в споры с Иваном никогда не лезла, как и он в ее бабские дела, разве что когда подсобить что надо.
Одел старик сапоги кирзовые, взял лопату штыковую, помолился перед образком и вышел из дому. Дотемна трудился Иван на косогоре перед домом, по ту сторону дороги. Сначала долго осматривался, переходил с места на место, приседал, ложился на живот, выставлял перед собой вытянутую руку с разогнутым из кулака большим пальцем, прищуривался, прицеливался, измеряя расстояние, лихо сбегал вниз на дорогу, вглядывался на оставшуюся на горе, воткнутую в землю лопату, и наконец, довольно хмыкнув, азартно плюнул себе на руки.
- Что, Иван, никак могилу себе копаешь? - весело подшучивали любопытные соседки, с недоумением наблюдавшие за работой Ивана из-за своих калиток.
- Для себя, дура, но не себе, -тихо бурчал под свои пышные растрепавшиеся усы старик.
Уже начало темнеть, когда Ива Павлович устало вытерев рукавом потный лоб, спустился к дому и внимательно осмотрел место, где только что трудился. Ничто не выдавало вырытого по всем законам военного времени окопа для стрельбы стоя. Отрытую землю и песок он аккуратно выносил на куске брезента в овраг, пласты снятого дерна были уложены в выглядевший натуральным холмик, примятая трава - поднята.
На следующее утро, когда поддавшись соблазну побывать на ягодном, долгое время усердно скрываемом месте Шестаковых, почти все немногочисленное население деревни Кузьминки во главе с бабкой Анастасией, ушло в лес, дед Иван сходил на пасеку, с нежностью поглаживая каждое улье, обмочил весь дом, перекрестился, достал с полатей свою старенькую двуствольную ИЖовку, спустился в погреб, из дальнего угла которого, одну за другой, достал две противотанковые мины-лепешки, купленные им по случаю у заезжих, отдыхавших неподалеку, "крутяков", одел чистую, приготовленную с утра бабкой рубашку, закурил из припасенной на черный день пачки "Казбека", папироску, подпер деревянным костылем входную дверь и с полным вооружением, медленной, но твердой походкой вышел за калитку.
В это раз уже жданные гости появились в полдень. Дед похвалил себя за предусмотрительность: машин было две, как и две мины, усердно замаскированные им вдоль дороги на расстоянии метров тридцати друг от друга. Первая была уложена на месте остановки вчерашнего "Опеля". Эта машина и сегодня шла первой, за ней двигалась белая "восьмерка".
Дальняя мина не сработала. Иван хорошо видел, как точно на том месте, где она находилась, остался отчетливый широкий след импортного проектора и вторая, похоже, дала осечку - "Опель" остановился прямо на ней. "Бракованные подсунули, бандитские морды", -подумал дед, сплюнул в угол окопа и, сняв ружье с предохранителя, прицелился. Но как только открылась дверца иномарки, так она, эта дверца тут же взлетела метров на пятьдесят, разлетелись в разные стороны колеса, капот и находящееся в багажнике барахло. Сама же машина нелепо встала на бок и нехотя перевернулась на крышу. Только потом до Ивана долетел мощный, гулкий, по-мужски грубо ласкающий звук взрыва. Отступать было некуда. "Восьмерка", казалось, сошла с ума - она безумно дергалась в нервных конвульсиях, то ли от взрывной волны, то ли от того, что в ней творилось. Иван отлично различал зорким взглядом опытного охотника две мечущиеся по салону автомобиля фигуры. Когда он разрядил оба ствола, какое-либо движение прекратилось.
Все было кончено. Старик произвел контрольный спуск, уложил оставшиеся боеприпасы в рюкзачок и, достав из-за уха недокуренную папироску, задымил, с тяжелой грустью смотря на поле боя…

Ивана Павловича Шестакова признали виновным в совершенном им преступлении, психиатрическая экспертиза дала заключение о его невменяемости, и суд приговорил его, учитывая возраст, к двум годам лишения свободы условно за… незаконное хранение оружия.
Одному из тех пяти, чудом выжившему, грозит после излечения много больше по нескольким эпизодам вымогательства с применением оружия. В их изуродованных машинах нашли вполне приличный боевой арсенал, включая, как ни парадоксально, старый немецкий "Вальтер", который, увы, против нашей берданки, оказался слабоватым.