Россия - удел Пресвятой Богородицы.

П. Г. ПОЗДЕЕВ
МОЕ БЕЛОЕ МОРЕ

Расположена наша деревня Лопшеньга на Летнем, южном берегу моря в гигантском естественном заливе, образованном двумя мысами. Древние поморы для удобства навигации разделили беломорскую линию суши на несколько названий берегов. Мне помнится семь названий: Терский, Зимний, Двинской, Летний, Онежский, Поморский, Мезенский.
Но в детстве я совсем ничего не знал о существовании других берегов. Знал и видел только свой дом, стоящий рядышком с морем, свой песок, свой баркас и свое море.
Утром я всегда стремился проснуться пораньше (правда, далеко не всегда это получалось), чтобы посмотреть, как из дальней-дальней дали, из-за самого края морской сини медленно-медленно вылезает несусветно красный шар. Сначала показывался мелкий и узкий золотой серпик. Я всегда знал, где он выглянет из воды и смотрел именно в ту точку. Потом серпик увеличивался, менял форму... А полный шар не сразу отрывался от воды. Между ним и морем появлялась вытянутая полоска. Она становилась все тоньше и тоньше, и, наконец, лопалась.
- Это вода с солнышка стекает, - говорил я бабушке Агафье.
Бабушка со мной соглашалась и хвалила меня за догадливость. Это она первая рассказала мне, что солнышко ночует в море, купается там, и потому оно такое яркое и чистое.
Мне до страсти нравилось бродить босыми ногами в море. Вместе с другими пацанами я, сидя на бревнах, терпеливо, словно умелый охотник, ждал отлива. Вода всегда уходила слишком медленно. Появлялись верхушки сначала крупных камней, потом мелких, оголялась корга - каменистая насыпь, идущая вдоль берега, метрах в сотне от него. Рано заходить нельзя, иначе рыбу распугаешь.
И вот мы тихонько, как и положено настоящим следопытам, идем по мелководью. Вода - холодная, абсолютно прозрачная до невозможности колет икры, но это ощущение - сущая мелочь по сравнению с тем обилием впечатлений, что так тебя захватывают!
Что творится под ногами!
С годами горизонт и море постепенно расширились. Я узнал и обследовал соседние деревни Летний наволок, Яреньгу. Там жило много моей родни, и она меня хорошо привечала. А яреньгская бабушка Маня - мама моей мамы - делала такие вкусные картофельные шаньги, что я пешком и на лыжах преодолевал семнадцатикилометровый путь, чтобы их отведать.
А за Яреньгой, вдоль Унской губы были странные места. Там, на берегу Мураканского озера, что находится рядом с морем, на берегу губы стояли остовы домов, построек, валялись кучи горелых кирпичей. Здесь раньше явно жили люди. Меня сюда привезли на моторной лодке отец с матерью. Мы с отцом рыбачили, а мама выбирала теленка на коровьем пастбище, чтобы вырастить из него кормилицу-буренку.
Отец с матерью и рассказали, что раньше здесь стояли поселки. Назывались они Сосновка, холодное и Заяцкий - в них жили выселенные кулаки.
- Это деревенские богачи - кровопийцы, - объяснил отец. - Их отправили сюда, чтоб неповадно было.
А мама, наоборот, сказала, что это были очень добрые, умные и хорошие люди. Они научили поморов ловить селедку ставными неводами, сажать и выращивать овощи, разводить около домов деревья и кусты. Мама при этом даже маленько всплакнула. Наверно, потому, что она была учительницей и понимала в таких делах больше моего и папиного.
Я постепенно рос. Узнал Пертоминск, где чуть не потонул царь-реформатор Петр Первый и где в Пертоминских лагерях смерти, построенных на месте разогнанного Пертоминского монастыря, погибли матросы подавленного Кронштадского мятежа. Узнал Северодвинск, о котором тогда говорили в полшепота, с гордым восторгом: там строились атомные подводные лодки. Изучил Архангельск, его прекрасную историю. Особенно понравилась часть города под названием Соломбала. Там жила моя тетка и там, на Соломбальской верфи был построен клипер "Наездник", на котором мой прадед Андрей Васильевич служил боцманом и ходил в кругосветное плавание.
Однажды, когда мне было лет двенадцать, теплоход "Карелия", на котором я плыл из Архангельска в Лопшеньгу, попал в шторм, и корабль был вынужден уйти на Соловки. Там пассажиры в вынужденном безделье провели целые сутки. Многие были потрясены величием Кремля. Его камни выдержали прямые выстрелы корабельной артиллерии англичан в 1954-1955 годах, когда те осаждали Соловецкий монастырь.
После этого я бывал на Соловках много раз, но на всю жизнь останется в памяти дело рук человеческих - рукотворные каналы в диких лесах, водяные мельницы, прекрасные сады, на которых монахи научились выращивать в северных условиях яблоки и арбузы, запомнятся дворцы, соборы и палаты сказочной красоты.
Потом довелось бывать на разных берегах, погостить в поморских селеньях - Летней золотице, Пушлахте, Онеге, Сороке (Беломорске), Кеми, Койде.
Я узнал, что западный берег Белого моря - в основном каменистый, восточный - песчаный, убедился сам, каким бывает наше море. Сонным, белесым и рваным, черно-синим. Насмотрелся на тюленей-нерп, да зайцев-лахтаков, наигрался в прятки с беломорским дельфином-белухой, наловился рыбы.
И сравнительно недавно узнал тяжелые новости, губительные для любимого моря.
Поморские колхозы, а значит, и сами села потихоньку хиреют в нынешней политико-экономической сумятице. Люди вымирают, уезжают. На моих глазах на Летнем берегу зачахли соседние деревни Летний наволок, Красная гора, на грани исчезновения Пушлахта, Лямца, Летняя Золотица...
Колхозам не за что зацепиться. Помощи от государства никакой. А без этого на Севере не выжить.
Душа болит за Север, за Белое море, за земляков.
Дай им Бог сил вынести ненастье и пронести через испытания силу, достоинство поморского рода и саму жизнь!