ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛЖЕНИЦЫНА
В.В. Бондаренко

Одиннадцатого декабря у Александра Исаевича юбилей. Восемьдесят лет Александру Солженицыну и семь лет, как перестала существовать великая Держава. Празднует ли он победу? Или согласен с утверждением: "Целились в коммунизм, а попали в Россию"? Куда целился Александр Исаевич?
К восьмидесяти годам уходит все наносное. Время неспешно подводить итоги - своему веку, своему пути. Говорить самые сокровенные слова по любому самому острому в России вопросу. Как бы ни отделял себя Александр Исаевич от марксизма, а иные его положения верны: быть свободным от общества нельзя. Немало уступок обществу делал неуступчивый Александр Исаевич - своему диссидентскому окружению, семье, журналистам, вольно или невольно - властям, так называемому общественному мнению. Недаром в книге "Бодался теленок с дубом" он пишет о поспешности и неудачности некоторых заявлений.
И вот настала пора очищения. От юношеской поры искреннего увлечения марксизмом, поры сочинения так и не завершенного романа "ЛЮР", то есть "люблю революцию", через годы войны и заключения, к мировой славе и величественному вызову целой системе - долгий путь к себе.
Когда он возвращался из Америки, именно в тот день в Большом зале ЦДЛ под эгидой газеты "Завтра" и под лозунгом "Согласие во имя культуры" состоялся вечер, на котором встретились Виктор Розов и Станислав Куняев, Александр Невзоров и Николай Губенко, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, друзья и соратники Солженицына Игорь Шафаревич, Станислав Говорухин, Леонид Бородин, отец Дмитрий Дудко. Случайностей не бывает. Для меня это совпадение принципиальное. В посткоммунистическую Россию возвращался тот, кто разрушал коммунизм, но не разрушал ли он при этом и Россию? Я спросил у трех участников вечера, как повлияет приезд Солженицына на русскую культуру.
Виктор Сергеевич Розов, на пять лет старше Александра Исаевича, тоже фронтовик, живая легенда русского театра, сказал:
- Я думаю об этом. С кем будет Александр Исаевич, с народом или с правительством, для меня это коренной вопрос. За "Архипелаг ГУЛАГ" ему надо памятник поставить; очень нравятся его ранние вещи, это художественная литература с хорошим социальным зарядом. Но когда прочел "Как нам обустроить Россию", ахнул: он первым призвал разрушить великую, единую и неделимую Россию! Откровенно говоря, я этого не ожидал. Или его речь в Гарвардском университете: он там упрекает Америку, что она потеряла мужество. Я не мог понять, какого мужества он требует от Америки - разгромить Россию? По-человечески я отношусь к его приезду очень просто: живи там, где хочешь... Определенные силы будут тянуть его в политику. Почувствует ли он ту боль, которую мы все сейчас чувствуем в связи с развалом страны, покушением на ее уникальность? Думаю, сориентируется и поймет все гораздо лучше меня. На Дальнем Востоке Александра Исаевича встречал не только покойный ныне Борис Можаев, но и орава ельцинских чиновников. Сумеет ли он прорваться сквозь их паутину? Ведь сам в "Архипелаге..." описывал, как гениально провели вице-премьера США в сталинские годы, лагеря образцовые показали и исправляющихся заключенных. Слово другому писателю, тоже ныне покойному, Владимиру Максимову:
- Как говорят в России, мы это уже проходили, это очень похоже на возвращение в свое время Горького. При всем моем теперешнем скептическом отношении к Солженицыну, хотя я ценю его роль в истории нашей страны, единственное, что можно сейчас утверждать: приручить его не удастся. Слишком велики амбиции, чтобы дать кому-либо себя использовать, в том числе и нынешней российской власти. Первое время его мнение повлияет на обстановку в стране... Это не случай Леонида Леонова или Олега Волкова, это скорее, повторю, случай Максима Горького. Именно горьковские амбиции послужили сигналом к опале со стороны Сталина. Сыграет Солженицын эту роль или не сыграет - покажет время...
Давний парадокс: существует Александр Исаевич, как правило, в либерально-демократическом окружении: Копелев, Эткинд, Юрий Карякин с его знаменитым "Россия, ты сдурела", "яблочник" Лукин. Но все главные его работы, и прозаические, и публицистические, по духу, сути своей, - национальны и государственны. Помню, в первые годы перестройки мы спешили предать гласности, опубликовать его знаменитые "Образованщину" и "Наших плюралистов", а он запрещал эти статьи печатать. Народ бы ему поверил, не обманулся бы собчаками, сахаровыми и коротичами. А Солженицын молчал, считал, что говорить о патриотизме рано, хотел использовать коротичей для победы над коммунизмом. В результате стал свидетелем крушения российской державы. Доля вины - на нем самом. Стоит прислушаться Александру Исаевичу к мнению писателя, чья роль в русской культуре ХХ века не менее значима; вот что сказал в тот давний вечер Валентин Распутин:
- После двадцатилетнего отрыва ему будет непросто вживаться в Россию. Солженицын возвращается победителем и одновременно обманутым и побежденным, вместе с морально и физически втоптанным в грязь Отечеством. В том и другом он принял деятельное участие, не сумев остановиться перед рубиконом, когда война с коммунизмом перешла в войну против национальной России. Несомненно, жизнь вблизи, внутри на многое откроет ему глаза. Солженицына сейчас с удовольствием разодрали бы на сувениры. Двадцать лет назад Александр Исаевич мужественно перенес испытание "барским гневом", теперь начинается проверка возвращением: с кем и для кого он будет обустраивать Россию?
Солженицын достойно выдержал испытание "барской любовью" Ельцина. Триумфальное шествие на телевидении закончилось как раз накануне президентских выборов 1996 года. Его независимость оказалась не по нутру служкам Ельцина, ему, по сути, не дали заниматься общественной деятельностью в рамках ельцинских структур. А в оппозицию встраиваться даже в качестве лидера белого патриотизма Александр Исаевич не пожелал. Может, это и к лучшему, вновь Солженицын заставил говорить о себе как о писателе земли русской.
Меня всегда поражала неслучайность его судьбы. Именно такой народный писатель и оказался исторически необходим для рассказа о трагическом лихолетье. Это глубоко национальная русская проза. Он пишет чуть ли не документальные очерки (и у Матрены, и у Ивана Денисовича есть реальные прототипы), но уровень художественного обобщения и выбор героя таков, что мы читаем правду о самом народе. Именно такому большому таланту и груз ответственности выпал тяжелейший. Сегодня поражает то, что вся его проза, как бы тяжела она ни была, вселяет надежду. Его герои умеют радоваться земным мелочам даже в кругу страданий. "Досталась им буханка светлого хлеба - радость! Подешевело молоко на базаре - радость! Оранжево-розово-багряно-багровый закат - наслаждение!" - эти чувства ссыльных врачей в "Раковом корпусе" сопереживаются автором, он в человеке радуется человеческому, ему не интересны позы мученичества, избранничества. Не случайны замечания в его книге воспоминаний: "А тут еще и всем родом своей столичной жизни в 20-30-е годы образованное общество искренне не заметило русских национальных страданий... Образованное общество отчетливо знало лишь обиды еврейские..." А чувство любви к России "...было разлито по образованному классу не слишком широко, и здесь каждая встреча - находка". То же самое верно и по отношению к нашему сегодня: каждый шаг в защиту России - это находка, не так уж много этих шагов делает наша интеллигенция. Много ли вернулось из эмиграции воинственных ура-патриотов? Не только жить в России, но и делить ее боли, ее проблемы? Пожалуй, кроме Михаила Назарова, Юрия Кублановского и Эдуарда Лимонова, и назвать некого. Ругайте их как угодно, да они и сами друг с другом ругаются, но они вернулись. А где хваленая русская эмиграция, где НТС, мечтающий о возрождении великой России? Подпевают Ельцину, вместе с Вацлавом Гавелом вопят: "Лучше больная Россия, чем здоровый Советский Союз". Нет уж, мне ближе те, кто вернулся. Даже композитор Шнитке посмертным возвращением доказал любовь к Родине.
Солженицыну всегда интереснее народные типы: Матрена, Иван Денисович, Костоглотов. Даже Русанов ему важен как тип, увы, народный, достаточно характерный для наших дней. Вообще русская литература ХХ века (при крайней изобразительной обедненности в сравнении с веком XIX) дала новое качество - наибольшее сближение с народом на трагических изломах его истории. "Впервые крестьяне пишут о себе сами..." - так о прозе В. Белова, В. Распутина, В. Астафьева сказал Солженицын. Осмелюсь отнести это и к нему самому. Его творческая жизнь делится на три этапа: Россия, эмиграция, снова Россия. Не случайно в эмиграции он практически писал один роман - "Красное колесо". Он там и жил, среди живых участников "Красного колеса", читая архивы... Вернувшись в Россию, вернулся к ее современному осмыслению.
Пожалуй, лучший из его поздних рассказов "На изломах" поражает новым, надличностным, эпическим пониманием сталинской эпохи. Дмитрий Емцов - ее герой и творец, один из главных оборонщиков страны. В этом рассказе Солженицын - художник-монументалист. Тут сконцентрирован, может быть, впервые в прозе Большой Стиль Эпохи. И о Сталине неожиданно: "... от него получила вся страна Разгон в Будущее". Вот это - художественный образ всего русского (а по сути, и мирового) ХХ века - сталинский Разгон в Будущее. Вплоть до космических ракет и Юрия Гагарина, полету которого Хрущев был лишь рядовой свидетель. До 1991 года по инерции продолжался этот Разгон, очень уж мощный толчок был задан. Емцов - герой рассказа "На изломах" - воспитан эпохой Победителей. В этом великом Разгоне была какая-то своя метафизическая красота. И поразительно, что не какой-нибудь бывший начальник соцреализма, а главный наш антисоветчик почувствовал в перестройке, в ельцинском хаосе - конец государству: "Да я первый не любил этих вислобровых на самом верху... Но партия была наш рычаг... Как будто злой дух, демон над самой головой низко-низко пролетел... всему конец... А значит, Великий разгон - кончен", Александр Солженицын привык все договаривать до конца: "И только когда-нибудь потом, уже не нами, Карфаген будет восстановлен, и уж совсем не по нашему ладу"...
Об этом же он пишет в самой, может быть, пронзительной, болевой книге "Россия в обвале". Эта книга о "сознательной политике уничтожения России", о том, как "русских кругом притесняют. А чуть русские за себя застаивают - сразу: фашизм!" Это приговор ельцинскому режиму и антинародной демократии и горькое откровение о "самоубийственном поведении русского этноса". Книга от первой страницы до последней написана с позиций русского человека, тревожащегося за свой русский народ. "Не нынешнему государству служить, а - Отечеству. Отечество - это то, что произвело всех нас... У нас еще есть время состояться. И не станем же тем поколением, которое всех предаст..."
Быть ли нам, русским? - писатель связывает это с другим вопросом: сохраниться ли Православие в наше смутное время? Ибо считает, что "именно православность, а не имперская державность создала русский культурный тип". Это уже давний русский спор. По-разному решали его во времена Раскола, в правление Петра Великого, в эпоху Николая Первого, но, как правило, не в пользу православного национализма. То были века имперские. Держава была имперская. Может быть, сейчас впервые наступает время национального русского государства? Как считает умудренный писатель, "больной национализм опасен, вреден прежде всего для своего же народа. Но не крайне гневливой бранью, а совестящим вразумлением можно и нужно обращать его в национализм строительный, созидательный. Без которого ни один народ в истории не выстроил своего бытия!" Золотые слова. Замолчаны всюду. Еще бы - всемирно известным писателем, лауреатом Нобелевской премии написан катехизис русского национализма! Потому и превращают книгу на глазах у изумленного обывателя в некий элитный томик, где якобы господствует "пронзительный лиризм, ювелирно выверенные интонационные перепады, приглушенно скрипичный минор вместо погребальных фанфар". Что за чушь? Писатель криком кричит о гибели миллионов русских в мирное время в ельцинской России. О ворах-банкирах. О "национальном обмороке". О лживой угрозе "русского фашизма". А ему в ответ: "Ах, какие у вас трели соловья! А что до передержек и гипербол, так художник и должен все заострять, напрягать..."
Вот так встречает восьмидесятилетие сложный, высоко трагичный русский художник. Такой книгой русского православного писателя возвращается он к самому себе. И хоть возраст уже немалый, уверен, еще лежат в загашнике у Александра Исаевича сокровенные признания, откровения русского человека. Еще даст он своим читателям хорошую пищу для споров, попытается ответить на все проклятые русские вопросы. Без этого русскому писателю не живется!