Русский дом, №11. Оглавление

Невыдуманные истории

ОТВЕТ
В.И. Дегтёв

Не давайте святыни псам и не мечите
бисер перед свиньями, чтобы они
не попрали его ногами и,
обратившись, не растерзали вас.
(Мф. 7,6)

В последний приезд в Москву я так и не нашел крыши над головой хотя бы на одну ночь - воистину москвичей испортил квартирный вопрос. Даже так называемых друзей. Уже под вечер, помыкавшись, решил ехать в общежитие родного института. Раньше у нас в общаге кто только не обретался - без прописки, месяцами, и притом самые подозрительные личности. Все без исключения гении, кому ударяло в голову покорить столицу, рано или поздно оседали в нашем гостеприимном "караван-сарае", рассаднике вольнодумства и демократии, пока не спивались и бесследно куда-то не исчезали.
На месте вахтерши сидел неприступный охранник в камуфляже - видно, новые веяния и сюда докатились. Однако несколько радужных бумажек растопили лед отчуждения, и мне назвали номер комнаты - ключ, сказали, уже на руках, а белье на койке.
Я поднялся на третий этаж - и будто провалился в свою бедную отшумевшую молодость: со странным, болезненно-гадливым умилением рассматривал стены, все так же щедро, с поэтической изощренностью изукрашенные непотребщиной; изодранные двери, исписанные губной помадой окна; в туалете, как в добрые старые времена, на потолке кто-то увековечил позеленелым веществом, соответствующим месту: "Шелегов - графоман". Родная альма-матер, кажется, немного претерпела изменений.
В умывалке на подоконнике - выдранный из книги листок, невольно читаю знакомые строки:
"…и будете вы народом великим, и победите вы весь свет, и растопчете роды иные, которые извлекают силы свои из камня и творят чудеса - повозки без коней, и делают разные чудеса без кудесников… И тогда всякий из вас будет ходить словно кудесник, и пропитание для воинов будет создаваться с помощью заклятий. Но воины станут рабами многословия, и от многих тех словес вы лишитесь мужества, и станете рабами дани и золотых монет, и за монеты захотите продаться врагам…"
Да, если что и изменилось в общаге - только в худшую сторону, в наше время хоть учебники в сортирах не рвали. А теперь - демократия.
В комнате, которую назвал охранник, оказалось двое постояльцев. Мы в один голос вскричали "Ах!" - и кинулись брататься. Один был жгучий, как принято выражаться, брюнет, совсем как Шахрай, и звали его Шамиль. Другой - не менее жгучий блондин, вылитый Чубайс, и звали его Витольд. Естественно, первый был певцом горных круч, "настоящих мужчин", а также личным биографом своего героического деда, одного из двадцати шести бакинских комиссаров; другой отличался горячей принципиальностью и являлся в свое время бессменным комсомольским вожаком.
На столе у них была всевозможная закусь и стояла бутылка "Русской". Я присел на табуретку и достал свои дорожные припасы. Мы сдвинули граненые стаканы - и будто не было тех лет, что прожили порознь в разных, теперь уже суверенных государствах. Выпили и, перебивая друг друга, стали вспоминать: а помнишь?! помнишь?! - словно и не пролетела уже бездна лет… Вот сейчас, казалось, без стука войдет Арчилл, или вломится встрепанный Муса, или постучит вежливо белокурый Михась. Нет, не войдут, не вломятся, не постучат: один погиб в Сухуми, другой покалечен в Грозном, третьему отпилили ногу в Бендерах. А хохотушка Нани - кропает ли она свои "поэзы"? Или же, как все, торгует в своем Батуми турецкими колготками?..
Посидев, поговорив этак, опрокинули еще по стакашку, и лирические наши воспоминания отошли на второй план, заговорили о насущном, злободневном, о том, что волновало в данный момент. Переглянувшись, соседи вдруг вынесли дружный приговор России и русским: дескать, на коленях и теперь уж вряд ли подниметесь. Я опешил и даже, кажется, несколько протрезвел.
Они же наперебой заговорили о своих предках, и близких и совсем уж далеких. Один пытался убедить меня, что он хан, то ли тамерлановых, то ли аж чингисхановых кровей; другой, оказалось, по меньшей мере ливонский барон. И даже совали какие-то справки. Я все больше удивлялся, с изрядной долей разочарования. Ребят этих знал хорошо и никогда раньше не замечал за ними беспричинной гордыни, верного признака скрытой ущербности… Они же приводили все новые доказательства своей чистопородности, и каждый взахлеб говорил о своих сувени… суверенных микрогосударствах, о том, что жизненный уровень у них неуклонно растет и растет, прямо на глазах, и культурный уровень тоже все повышается и повышается, дальше и выше просто уж и некуда, не то, что в эти проклятые тоталитарные времена, когда были сплошной застой и засилье великорусского шовинизма… и до сих пор Россия, хоть и раздергана войнами, разорена нищетой и противоречиями, а все равно лезет - зачем?! - во внутренние дела их суве… сувенирных государств.
- В таком случае, что же вас сюда привело, господа-товарищи?! - поставил я вопрос насколько возможно вежливо. Неужто ностальгия? Или меркантильные какие цели преследуете? Одеты, смотрю, далеко не по-хански и уж совсем не по-баронски. И живете, извиняюсь, не в "Метрополе"…
Реплика моя им явно не понравилась. Южный собрат отреагировал бурно, аж взвился на табуретке, залопотал по-своему, бедняга, от гнева даже русский язык позабыл. Северный покрылся красными пятнами. Похоже, ему, как и раньше, сделалось стыдно за мою дремучую неинтеллигентность. Они с новой силой, все ожесточенней и беспардонней, принялись превозносить свое и поливать наше. Известно, кто ищет повод, тот его находит. Складывалось ощущение, что оба специально перед приездом в Москву рылись в книгах, выискивая самое негативное и неприглядное, выкапывая всевозможный компромат… Чего только и кого они не цитировали! Однако у них и память!
Один, брызгая слюной, говорил, что русские настолько себя не уважают, что терпят кем-то придуманный дурацкий праздник - 300-летие флота, причем не "русского", а почему-то "российского"! Визжат от восторга, веселятся и пляшут, тратят последние деньги, пуляют в небо салютом, словно не сдали все черноморские и балтийские порты, а приобрели новые на берегах Индийского океана… А как же архангельские купцы, торговавшие с англичанами и норвежцами еще в тринадцатом веке? А Стенька Разин "сотоварищи"? Проплыл все Каспийское море, взял и разграбил не один персидский порт, в том числе Дербент, неприступную тогда крепость, походя разгромил государственный иранский флот и захватил флагман с шахской дочерью на борту! Дальнейшее общеизвестно: потешился да в набежавшую волну…
Я не успеваю уточнить: речь, мол, идет о рождении регулярного военного флота, с единым управлением, регламентом и уставом, я ничего не успеваю сказать, меня нетерпеливо перебивают: что же вы, русская интеллигенция, - вашему народу навязывают такой унизительный праздник, и вы его принимаете? А коль принимаете - значит, ничего и в самом деле не было, ни Олега, ни Игоря, ни Святослава, которые ходили на Царьград, брали его не единожды и даже щиты свои прибивали на златых вратах! Не было! Вы от всего этого сами отказались. И плавали эти князья туда через Черное море не на кораблях, а на водных велосипедах! И Византия в то время не была самой могущественной в мире империей, с самым сильным флотом. И Константинополя не было, а всегда был Стамбул. И всегда были сельджуки, османы, янычары, а казаков, которые контролировали и Черное, и Азовское моря, у вас не было, зато тысячу лет было татарское иго. И если вы забыли, что Петр I платил крымскому хану дань, то мы вам напомним… И вообще вас, русских, нет, одни "россияне" остались!
Я хочу возразить, Шамиль не дает, хватает книгу об истории славян и раскрывает ее на закладке (видно, уже цитировал кому-то), раскрывает и читает почти наизусть, не скрывая ликования: "Ныне жены наши говорят, что мы - блаженные, что мы утратили разум свой и стали как агнцы пред врагами. Что не смеем пойти на брань и мечом разить врагов наших". И добавляет с ехидной ухмылкой: русский менталитет, дескать, всегда был таким, даже и две тысячи лет назад, когда писалось это; всегда над русскими, хоть тогда они и назывались скифами, роксоланами, борусями, сколотами, словенами, смеялись все кому не лень, даже свои бабы изгалялись, причем совершенно безнаказанно.
Взгляды наши скрещиваются. Меня передергивает: он смотрит на меня так, как должен, по его мнению, взирать потомок великих ханов на верблюжий помет под ногами… И тем не менее я тяну руку, чтобы взять книгу и прочесть оттуда совсем другое, я хочу ткнуть их высокородия носом, например, в такое: "И вот идет в степи наше великое множество родов, и не должны мы быть мирными, и не должны просить помощи, ибо она в мышцах наших и на конце мечей наших, и ими мы сечем врагов наших". Я тяну руку к книге, чтобы прочитать это, и еще вот такое: "Мы разбили врагов, ибо мы - русские, а враги - нет. И там, где пролита кровь наша - там и земля наша". Я настойчиво тянусь к книге, но Шамиль будто не видит, молча отталкивает мою руку, а книгу передает Витольду, и тот, многозначительно подхихикивая, цитирует с упоением предисловие, написанное известнейшим русс… российским академиком, которого считают эталоном интеллигентности: "В I веке восточных славян еще не существовало - они не оформились в единый народ".
Я терпеливо возражаю, дескать, личное мнение ученейшего, но уже глубокого старца, сотрудничавшего по молодости с ГПУ, на что Шамиль бросает: но вы-то, опять же, национальная элита, русская интеллигенция, молчите, значит, согласны, что вашей цивилизации не две с половиной тысячи лет, а едва-едва тысяча. Дай академику волю - он бы уменьшил возраст вашей культуры лет эдак до трехсот. Как в случае с флотом. И сладострастно читает дальше это ужасное, предательское предисловие: "Если говорить об условной дате начала русской культуры, то я, по своему разумению, считал бы самой обоснованной 988 год. Надо ли оттягивать юбилейные даты в глубь времен? Нужна ли нам дата двухтысячелетняя или полуторатысячелетняя?" За такие слова у нас, добавляет Шамиль, этого интеллигентнейшего на кол посадили бы, а русские - ничего, молчат, терпят и даже называют… совестью нации!
Я хочу крикнуть: ну зачем же вы передергиваете? Зачем вы так? Получили у нас образование, а теперь хаете все самое святое и чистое. Но мне не дают даже рот открыть. Витольд с восторгом цитирует отчеркнутое фломастером: "А эллины плакали о печали своей и просили, чтоб им платить дань - овец на заклание и вино… И тогда эллины, видя, что русичи много пьют, решили на них наброситься и побороть их. И пришел волхв: "Не напивайтесь этими дарами!" Но русичи не послушали. И вот напились. И в тот же день эллины набросились на них и разбили их…" Изменилось что-нибудь в русском менталитете? - патетически вопрошает Витольд. Хоть на сколько-нибудь народ изменился? Ни на сколько!
Я опять тяну руку, чтобы показать иное пророчество того же волхва, на соседней странице, я даже вижу эти строчки: "… и будем великой державой с князьями нашими, городами великими, несчетным железом, и будет у нас без числа потомков, а греков уменьшится, и будут они на былое дивиться и качать головами.
Делайте так, ибо у нас и грозы многие, и громы гремящие и два царства объединятся, и встанет многое другое новое. И так мы победим окончательно, утвердимся навеки. Встаньте, как львы, - один за одного! И держитесь за князя своего. И Перун будет с вами и даст вам победу…" - вот что там написано дальше! Но мне не дают в руки эту книгу, ее захлопывают прямо перед носом, руку мою отводят в сторону, и Витольд резко меняет тему, окончательно поражая меня откровенностью:
- Вам внушили, - говорит он, торжествуя, - что сильное государство - плохо, сильная армия дурной тон, хотя единственный порок всякого государства и всякой армии - их слабость. Вам внушили, что даже называть себя русскими неприлично, неинтеллигентно, что настоящий интеллигент должен быть гражданином мира, общечеловеком, а еще непротивленцем, подобно графу Толстому, этому недоучке и деревенскому неврастенику, прощать обиды с простотой идиота, даже если откровенно гадят на голову, делать вид, что это, как у вас говорят, божья роса. - Его водянистые глаза как льдинки, в них беспощадный приговор: кто ослаб - тот умер. - У нас премьер-министр Горбунов вынужден стать Горбуновсом, а у вас в правительстве лишь два или три человека с русскими фамилиями - вы даже заикнуться об этом не смеете. Неинтеллигентно! Так чего вы хотите? Чтоб чужие дяди пеклись о вашем благе?
Что я могу на это ответить? Вот так-то вот. Нашим же салом… Выучили себе на голову!
- Только мелькнет где-нибудь слово "русский", - вторит ему Шамиль, - сразу со всех сторон: "шовинизм"! "Россиян" каких-то придумали, чтобы не обидеть пятнадцать процентов нерусских; и никому в голову не пришло, что тем самым обижены восемьдесят пять процентов русских. Ничего, великороссы утрутся со своей гордостью. И утерлись! Возмутился кто-нибудь? Хоть один? Кто виноват? Сами же виноваты! Терпите? Ну и терпите!
Чем крыть? Правда. У слабого нет друзей.
- Дело идет к тому же, что стало с коптами в Египте, - вступает Витольд. (Странное дело, раньше он таких, как Шамиль, в упор не видел, "урюками" называл, а теперь у них ладушки и полное взаимоуважение). Так вот, этих коптов лишили даже самоназвания; мало того, что последние две тысячи лет у них нет национальной элиты, их даже называют сейчас по-другому - "феллахи", что значит "землепашцы". Параллель, надеюсь, не трудно провести?
Крыть мне и тут нечем, горькая, жестокая правда. Да, видно, и в самом деле, большие одолжения вызывают большое желание отомстить… Шамиль злорадно ржал. Как стоялый жеребец. За окном плескались дегтярные сумерки, где-то орали коты, царапая жесть, расплывающиеся желтые огоньки еле-еле пробивали густой кисель. На душе было гаже не придумать…
- Вас поперли с Украины и из Крыма!..
- Потеряли Среднюю Азию, и за собственный космодром платите деньги…
- Проиграли войну чеченским ополченцам, контрибуцию им платите…
Я набрал воздуху, судорожно вцепился в табуретку, на которой сидел.
- Ваша армия способна лишь траву красить…
- Ваша Москва - чья угодно столица, только не русских…
- А президента вашего на заседаниях "семерки" держат за шута и сажают за "кошачий столик"…
- У вас нет народа - население; нет государства - рублевая зона; нет правительства - банда проходимцев; у вас ни культуры, ни литературы… Вас больше нет и никогда не будет!
В глазах померкло, и я уже не помнил себя…
- Мы - есть!
Очнулся от того, что табуретка с треском развалилась на лысеющей голове Витольда. Он рухнул на пол, как мешок с костями. Шамиль рванулся к двери, крича: "Вы - есть! Есть!" - а то бы я и его причастил.
В комнате висела тягостная, недоуменная тишина. Я медленно, толчками, трезвел.
Витольд чихал на полу кровью. Шамиль икал возле двери. Похоже, высокоумная наша дискуссия подошла к финалу.
Оправившись от шока, барон охал и чесал затылок, косясь затекшим глазом на обломки табуретки, а потомок великих ханов сделался прежним угодливо-ласковым Шамильком, он собрал обломки и вынес, а потом предложил сбегать за "мировой". Что и сделал с охотой.
После чего мы мирно пили и говорили о поэзии, синонимах и эпитетах, гиперболах и метафорах - о том, о чем говорили во времена оны, и не возвращались больше ни к русской истории, ни вообще к великороссам и их гордости. Ведь не дело великих разгонять мух…
А на кровати лежала книга в красном переплете, и раскрыта она была на знакомых словах:
"Да, это так. Это не может быть иначе. Ведь все, что чего-нибудь стоит, возникает в этом мире исключительно через борьбу. И на каждый вызов есть свой ответ.
Ненавидящих же и обидящих нас прости, Господи, Человеколюбче! Ибо не ведают, что творят, неблагодарные".