Русский дом, №11. Оглавление


 

Время и лица
(субъективные заметки о русском XX столетии)
Е. С. Сергеева

Замечали ли вы, что у каждого времени есть свое обобщенное выражение, характерное именно для него? Особенно отчетливо это видишь, когда разглядываешь семейные альбомы или смотришь старую кинохронику. Можно переодеть человека, поставить его в декорации иного времени, но лицо выдаст его исторический возраст. В спектаклях, кинофильмах мы старательно воспроизводим характеры и обстоятельства, но лица, но люди навсегда остаются в своем времени и умирают вместе с ним, как динозавры.
Столь отвлеченное начало понадобилось нам лишь для того, чтобы обосновать взгляд на русскую историю XX века. Если время запечатлевается в лицах, то, может быть, вглядываясь в них, мы сможем лучше понять его, время, без посредников и интерпретаторов, нередко пристрастных и недобросовестных?
Если в вашем доме сохранились фотографии прадедушек и прабабушек, взгляните в их спокойные, гармоничные, исполненные какого-то внутреннего света лица. В первую очередь они привлекают выражением собственного достоинства, независимо от социальной принадлежности. И следом за этим, представьте - обвал, революция. Как ни называй - переворот, мятеж, заговор - это все-таки событие, переломившее историю гигантской страны, переломившее эпоху.
Неужели это они - вот эти люди, поражающие нас своей духовностью, достоинством, современники "серебряного века", встали по обе стороны баррикад, беспощадно истребляя друг друга? Что-то тут не вяжется, где же логика? Подобная утонченность лиц и нравов предполагает скорее бездействие, нежели озлобление...
Конфликт между отдельными слоями общества перманентен и естествен, как существование бактерий в организме человека. Другое дело, каковы защитные свойства организма, существуют ли механизмы по преодолению катастрофических воздействий. Пока стороны разбирались с этим механизмом - одни настаивали, что надо дать ему ход, но не знали как, а другие не желали поступиться принципами, - власть подхватил кто-то третий, кто перевел разговор совершенно в иную плоскость.

Из давних школьных уроков истории смутно припоминаю пять-шесть имен русских большевиков в Государственной думе. А теперь, читатель, исходя из нашего современного опыта, представь, что к власти пришла не правившая прежде и не оппозиционная, а черте-какая новая партия, самая неожиданная и оголтелая. Ведь и в нашей Думе по паре всякой твари найдется. Если партия претендует на власть, она может и обязана предложить ту или иную концепцию жизни общества, но общества, а не группы заговорщиков или обитателей палаты № 6. Если в приборах предусмотрена защита от дураков, то в обществе должна быть предусмотрена защита от властолюбцев и маньяков. И она была. Но вспомним лозунг вождя революции: в первую очередь захватить почту, телеграф, банки. Тем самым поражались основные коммуникационные пути, позволявшие функционировать обществу, и запускался вирус социально-общественного СПИДа, быстро подточивший силы гигантского организма.
Если бы революционеры прошли нормальный путь парламентской партии, они избежали бы многих ошибок, которые впоследствии совершили, а по большому счету - не стали бы революционерами.
Русский большевизм базировался на двух краеугольных камнях - теории марксизма, не имеющей пускового механизма, и учения о революции, блестяще воплощенного. Кратковременная попытка запустить старую государственную машину при новом надсмотрщике (период нэпа) ожидаемого эффекта не дала. Машина заработала, и местами даже успешно, но слаженной работы двух компонентов не получилось: машина не обращала внимания на действия надсмотрщика, а он в свою очередь не мог вмешаться в ее работу. Стало очевидно, что нужно создавать новый агрегат, нуждающийся в "руководящих и направляющих" воздействиях. Поэтому, не возражая против исхода культурной элиты русского общества за рубеж и подгоняя самых упрямых, большевики обратили взор к духовенству и крестьянству, определяющей силе русского общества того времени. Их нельзя было изгнать из-за их многочисленности. Но их можно было деформировать путем террора, чтобы они не могли воспроизводить снова и снова прежние идеалы, отношения, образ жизни, собственно и определяющие облик нации.
Был заменен герб, гимн, флаг, а позже и название страны, деформированы родственные и дружеские связи, изменены место жительства и характер труда для миллионов людей, выдернутых из привычной среды обитания, нарушена преемственность, этические нормы. Одновременно формировалась новая элита с новыми установками и идеалами.
Правда, рекруты в элиту набирались из наиболее низких слоев общества. Обязанные своему возвышению властям, вырванные из привычного круга новобранцы в значительной мере были лишены генной памяти. Новая элита оказалась не очень казистой, вроде творения профессора Преображенского. Знаниям ее не хватало системности и самостоятельности, а в духовной сфере ее порывы, искренне или лицемерно, направлялись на поддержание мифологии советского строя. Это не значит, что не было талантов, но они в своем развитии несли печать времени.
Лишенное истинных духовных лидеров, общество обратило взоры туда, где им следовало быть - к новым властям и элите. Вот тогда, именно тогда и начались трагические мутации, изменившие облик людей. Общим идеалом стала борьба. Боролись с неграмотностью и кулаками, за трудовые рекорды и с собственными болезнями. С кем и с чем только не боролись тогда! Борьба воплощалась в азарте непосильного труда и атмосфере собраний, манере общения и выборе героев для подражания (искренне и трагически прожитой судьбы Николая Островского и его литературного героя Павла Корчагина). Этот яростный огонек в глазах во многих кадрах кинохроники конца 20 - 30-х годов. В людях крепла наивная вера, им по плечу любые задачи. Они ориентировались в значительной мере на достижение, а не на постижение. Каковы же преобладающие черты времени? Дисциплина? Да. Самоотверженность? Да. Но и покорность, отсутствие сомнений в реальности поставленной задачи и того, что можешь с ней справиться. Полноценная жизнь поколений была заменена грезами о будущем, контуры которого оставались весьма смутными.
Да, было жестокое время с черным зазеркальем лагерей, но ведь не заставишь массовку в полстраны сыграть энтузиазм вместо страха, радость вместо боли. Это они, освещенные светлой мечтой, варили сталь и строили метро, лучшее в мире; растили хлеб и учили ребятишек, добывали уголь и воевали в небе Испании. Это их лица мелькают в кадрах кинохроник. Это они светло и радостно улыбаются нам из семейных альбомов.
Тех, других, из зазеркалья, снимали не для альбомов. Но ведь знали о них в этом светлом мире. Почему же нет этого знания, этой боли и сомнения на лицах? Местная анестезия памяти и совести - значит, они в чем-то виноваты, значит - враги. Нужно было грянуть беде, перетряхнувшей все общество, нужна была истинная цель - защитить дом, детей, страну - вместо абстрактных Марксовых грез, и Общество очнулось. "Сороковые, роковые…" Трудности и жертвы были велики, но ведь и сила противостояла нам немалая. Любовь к своей Отчизне, гордость за ее истинные и мнимые достижения катализировали потенциал общества. Менялись и лица.
Сегодняшним артистам почти не удается сыграть то, фронтовое, поколение. Что-то ушло из наших глаз. Благополучие закостенело на лицах. Повеяло фальшью от разговоров о Родине, а от тяжкого "ратного" труда - трюками. В общем кино.
Ну а в жизни, в людях в те победные дни какие наступили перемены? По инерции перескочили из центра Европы на Дальний Восток. В запале восстановили дома и заводы, начали мирную жизнь. В тот момент мы могли все, потому что это было поколение победителей. Мы убедили мир, что при всех издержках строя нам по плечу самые высокие задачи. Мы тогда на равных играли в футбол с англичанами не от того, что были высокими профессионалами, а от того, что внутренне настраивались и жаждали победы. Но это все слова, а что же лица?
Это странно, но после жестокой войны они стали добрее и человечнее. Особенно зримо это запечатлено в кадрах встречи победителей на Белорусском вокзале. Радость, гордость и боль светились в каждом лице. Нет, нельзя войти во второй раз в одну и ту же реку. Люди теперь знали, что они могут многое, и сами хотели строить свою жизнь. Формирование общества, с таким трудом и издержками проводимое после 1917 года, в основном было завершено и испытано на прочность в самых суровых условиях.

Новый этап и новые задачи привели на сцену новых лидеров. Если Сталин - бог, суровый и карающий, то Хрущев - человек из народа. Он давал много поводов для насмешек, но он зримо изменил нашу реальную жизнь. Это при нем вышли из заключения и были реабилитированы тысячи и тысячи, а миллионы выехали из подвалов и бараков и получили отдельные квартиры. Народ в массе своей стал лучше одеваться и благоустраивать быт. Был дан мощный импульс развитию науки, молодежь стала стремиться к образованию. И контрапункт - запуск человека в космос. Простой русский паренек Юрий Гагарин покорил мир своей улыбкой и обаянием, умением просто и с достоинством держаться в любом обществе. К тому же он летел на нашей ракете, воплощенной разумом и трудом нашего народа. Он был нашей частицей и символом нашей победы перед всем миром. Может, потому таким радостным и искренним праздником стала его встреча. Сейчас, вспоминая те годы, чаще всего говорят о шестидесятниках - поэтах, журналистах, менестрелях и артистах. Мне кажется, они стали отражением изменений в обществе, а олицетворением поколения все-таки был полет Гагарина. И в то же время велись жесточайшие гонения на Русскую Православную Церковь, окормлявшую душу русского человека.
Да, преобразования были неполными и непоследовательными, ибо осуществлялись они под руководством человека хотя и искренне стремящегося наладить жизнь огромной страны, но не обладавшего глубокими и систематическими знаниями, особенно в области управления, и главное, бездуховного. Одними добрыми намерениями жизнь не наполнишь. К тому же общество. освободившись от тирана, столкнулось с новыми проблемами.
Наверху ограждались от культа, руководствуясь при подборе кадров почти полным отсутствием личностей. Коллективное руководство бесконечно откладывало назревающие проблемы. Мы проедали свой потенциал в прямом и переносном смысле. Научились презирать власть, привыкли ничего не делать и держались больше по инерции. Личностей наверху не было, но ведь где-то же они были? Там, где решались стратегические задачи: оборонка, та часть армии, которая была направлена вовне - ракетные части, флот, авиация и космос, некоторые службы КГБ, разведки. Все остальное - вкрапление редких звездочек.
Не находя применения своим знаниям и энергии в общем достойном деле, люди углубились в себя. Чем тогда только не увлекались - самодеятельными походами и лекториями, спортивными секциями и безудержным чтением, театрами и бесконечными встречами под интеллигентную чашечку кофе, простонародный стакан водки и просто так. Ах, как любили мы себя и тех, кто нас слушает, как ценили эти разговоры, да и сейчас вспоминаем их с ностальгией, не понимая, что при всей приятности они не только ничего не меняли, но и не могли изменить в нашей жизни. Ибо формула жизни больших сообществ вырабатывается титаническим трудом философского осмысления опыта многих поколений
Мы же грелись каждый у своего костерка, и голос наш был слышен не далее трех шагов. Мы ценили свои компании и ругали власти и жизнь. Так и пришли к руководству неспособных верхов малодушными низами, убаюканными теплотой и разнообразием дружеского общения. Спокойствие и мнимое благополучие общества определялись отсутствием личностей и душевной леностью в общенациональном масштабе.
Взгляните, как разнятся в эти годы официальные хроники и фото из домашних альбомов. Особенно удручают участники различных съездов, собраний, официальных встреч. Тупые лица, деревянный язык, скованность движений. Зато на плохоньких любительских фотографиях и в фильмах - страстные разговоры, душевные песни под гитару, выпендреж развлечений. Тут твое место определялось не карьерой, не достатком, а компанией. Ну, а если представить, что два этих мира поменялись местами? Что бы изменилось в нашей жизни?
Боюсь, почти ничего. Это как в вокале - есть оперные голоса, есть камерные, а есть и для домашнего музицирования. Думается, наши кумиры 60-х, не в обиду им сказано, были из последних. Вы скажете: нельзя сравнивать официальную и частную жизнь - разный жанр. Да, конечно. Но двойственность души, приспособленчество, желание уйти от проблем - все это было и остается в нас.

Когда пришел Горбачев, состояние общества было таково, что все не только ожидали, но и хотели перемен. Другое дело, что уровень понимания и способы осуществления этих перемен наверху и внизу не соответствовали их реальной серьезности и масштабам. Вместо того чтобы начать с себя, внутренне собраться, мы раздрызгивались в бесконечных словопрениях. Били словом наотмашь, никого не стесняясь и не жалея. И какая, в сущности, разница между теми, кто "захлопал" Сахарова на трибуне съезда, и теми, кто приклеил ярлык красно-коричневых старикам, прошедшим войну? А разрешив себе словесную перепалку, дошли со временем и до перестрелки.
Взглянем на себя без пристрастия. Нам сейчас плохо, но разве мы заслужили иное? Мы предаем своих соотечественников, оказавшихся за искусственными границами: это их проблемы, раз они там оказались. В конце 30-х не столько страх, сколько слепая вера в идею заставляла забыть о зазеркалье. Сейчас это - равнодушие и трусость. Мы предаем вчерашних друзей, потому что наши нынешние друзья или покровители недовольны нашей прежней компанией. Мы предаем своих предков, захватывая наживку чуждой чужой жизни. Мы предаем тысячелетнюю спасительную веру наших предков - Православие, позволяя чуждым конфессиям систематически калечить наши души. Мы предаем самих себя - вчерашних и завтрашних, ибо в сердце у нас мало любви и сострадания. Может, оттого так много бравады в голосе и неуверенности во взгляде у тех, кто мелькает в политических и светских хрониках.
И лишь изредка среди шума и суеты вдруг заглянешь в чьи-то спокойные, ясные глаза, услышишь негромкую речь и тихо порадуешься забытому ответу того простого и настоящего, что то ли доживает, то ли возрождается в наших душах...