Юбилей 

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль снегу...
Я вам жить завещаю, -
Что я больше могу?

Завещает нам жить на земле мертвый боец из величайшего стихотворения "Я убит подо Ржевом". Александр Трифонович Твардовский начал писать его в победном 45-м. Но и во множестве других пронзительных строчках отзывается эхо завета всех павших и самого поэта, родившегося в канун скорбной даты 22 июня: живите!
Замечательный поэт-фронтовик Николай Старшинов любил вспоминать, как довелось ему провести один незабываемый, очень теплый вечер с Твардовским, когда больше говорили не о литературе, а о жизни, вспоминали да шутили. Николай Константинович в послевоенные времена книжного голода зашел в маленький книжный магазин напротив Даниловского универмага. Там шел разговор книготорговца (он же был и директором, и кассиром, и товароведом - за всех сразу!) с работником Книготорга. Последний важно зачитывал ему список предлагаемых книг:
- Вот мы даем вам Фадеева.
- Прекрасно!
- Леонова.
- Отлично.
- Вот Жарова!
- Нет, не надо... Это стихи.
Слово стихи звучало у него как синоним чего-то непривлекательного и ненужного.
- Федина.
- С радостью.
- Панферова.
- Обязательно.
- Твардовского! - как-то подчеркнуто торжественно произнес работник Книготорга.
- Нет, это не надо, это опять же стихи!...
Возмущению книготорговца не было предела: "Ну, уж если, по-вашему, и Твардовский - стихи, то не знаю, что вам еще и предложить!" - воскликнул он гневно.
"Видели бы вы, как смеялся Твардовский..." - завершал свой рассказ Старшинов. 
В этой сценке-несуразице - огромный смысл. Ведь и впрямь, стихи Твардовского настолько естественны по разговорной интонации, до того органичны для русского слуха и духа, что кажется: они издавна были в твоей жизни, звучали колыбельной в полудреме, любимой песней вдалеке, шумом берез над первым свиданием. И вдруг - ты видишь их записанными короткой строкой, ясными и емкими фразами. Наверное, более народного - в пушкинском смысле этого понятия - не было поэта в советской литературе. Уж на что недолюбливал ее Иван Алексеевич Бунин, а и то не удержался от восхищения, когда прочитал "Василия Теркина": "...какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!..".
Сам Твардовский, уроженец глухого и бедного хутора на Смоленщине, вспоминал: "Стихи я начал писать до овладения первоначальной грамотой. Хорошо помню, что первое мое стихотворение, обличающее моих сверстников, разорителей птичьих гнезд, я пытался записать, еще не зная всех букв алфавита". Это признание говорит о сызмальства присущей русскому поэту жажде - не сочинительством заняться, а сказать о больном, необходимом людям, очень важном для себя. Он и "Книгу про бойца" лирикой называл, а еще - "подлинным счастьем": "Теркин" был для меня во взаимоотношениях поэта с его читателем - воюющим советским человеком - моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю".

Все худое он изведал,
Он терял родимый край
И одну политбеседу
Повторял:
- Не унывай.

Жизнь уготовила нам сегодня немало поводов для уныния, но великая русская поэзия, даже если она и не востребована, как те стихи в послевоенном магазинчике, живет каким-то духовным облаком, стоящим над русской равниной, звучит далекой, порой невнятной песней и вдруг врывается жгучим вопросом из лучшего, на мой взгляд, стихотворения о войне:

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?

Что ответить тому бойцу из пятой роты? Самому поэту, ушедшему за своими героями-бойцами? Вроде, по стратегическим картам - наш, а приехала именно из Ржева - дочка знакомой талантливой поэтессы Нины Ш., спрашиваю: "Чем мама-то занимается?". Потупила глаза: "На рынке китайскими шмотками торгует. Чем у нас еще займешься?". 
Вот и думай: наш ли - русский, исторический, ценящий свою культуру - древний город? Но и унывать - грех. Дай-то Бог в безвременье осилить завет Твардовского!

С тропы своей ни в чем не соступая,
Не отступая - быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью-то душу отпустила боль. 
Поэзия самого Твардовского - врачует от боли.