Невыдуманные истории

ИЗ РАССКАЗОВ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА
Священник Ярослав Шипов

НА КРЫЛЬЦЕ

Конец августа. Тихий, солнечный, по-осеннему прохладный день. Ни слепней, ни комаров, ни мух - только паутинки летают.
После службы мы со старым знакомым - настоятелем небольшого монастыря, приехавшим меня навестить, ходили по грибы. На обратном пути заглянули в магазин - купить хлеба, а там обеденный перерыв. Сели на крылечко - ждем, отдыхаем.
Подошел хромой мужичок - инвалид военного времени. Поздоровался, примостился рядом на истертых досках. Потом по дороге из школы привернул учитель математики - молодой человек одинокого образа жизни. Сидим, молчим. Тишина.
Где-то вдалеке слабо затарахтел мотор. Громче, громче... Появляется мотоцикл с коляской. Веселый электрик, приветствуя, машет рукой. За спиной у него какая-то женщина, в коляске - удочки.
- Это приезжая, - говорит хромой, щурясь от папиросного дыма, - отпускница.
- Она, по слухам, легкого поведения, - тревожится преподаватель.
- А для такого дела - особо тяжелого и не надо, - заключает хромой.
И опять тишина.
По пыльной обочине бежит Барсик, тащит в зубах котенка. Увидев меня, останавливается, бросает котенка и мяукает неприятным голосом.
- Ну и чем мы его кормить будем? - спрашиваю я.
Барсик снова мяукает, подбирает котенка и бежит дальше.
- Что это он? - изумляется архимандрит.
- Да Нелькина кошечка от него родила, - объясняет хромой, - а Нелька - и сама шалопутная, и кошчонка ее, видать... Доверия к ним нет, он и забирает детишек на хозяйский кошт...
- А как кормить-то? - недоумевает архимандрит. - Котенок-то еще совсем маленький, грудной, наверное...
- Да никак, - отвечаю. - На какой-нибудь попутке отправим назад. Он их приносит каждый день, я каждый день возвращаю...
- Вот скажите, - вскидывается вдруг хромой, - как это вы в религию ударились?
- Да мы вроде и не ударялись, - надоел мне этот безответный вопрос.
Но отец архимандрит - богослов вдумчивый и обстоятельный, а кроме того, в своем малолюдном монастыре от общения не переутомился:
- Господь каждому дарит веру, а мы отказывается, как капризный ребенок, которому подносят ложку ко рту. Один раз смири упрямство, прими дар, - и тебе откроется истина...
- Идеалистическая, - иронично вставляет учитель, - а мир - материален.
- Полагать, что существует только то, что можно пощупать - и есть идеализм, - чеканит архимандрит. - Вера - это реализм. Она включает в себя представление о мире видимом и о мире невидимом. А истина - вообще одна: "Аз есмь путь и истина и жизнь", - сказал Господь наш Иисус Христос...
Это пространное заявление надолго погружает всех в состояние глубокой задумчивости. Мы смотрим в беспредельную даль неба, испещренную белыми полосами самолетных следов: над нами проходит воздушная трасса из Европы к Тихому океану. Когда-то мне доводилось летать по этому пути: я видел из поднебесья речку, шоссе, свою деревню...
- А вот у меня еще вопрос, - снова учитель: - Вы говорите, что истина одна - Христос, а при этом христиане разделены на православных, католиков и так далее?
- Это просто, - с готовностью отвечает архимандрит. - Те, кто остался при Кресте на Голгофе, называются православными. Некоторые решили, что не обязательно находиться на самой горе, когда под нею богатый еврейский город: спустились вниз, в харчевню, и оттуда смотрят на Крест. Это - католики. Другие вообще пошли в услужение к иудейским торговцам и ростовщикам. Это, стало быть, протестанты...
- А, к примеру, Свидетелей Иеговы где разместите?
- На ступеньках синагоги. Да они вообще-то и вышли из ее дверей.
- Пусть так, а разногласия между самими православными по поводу календаря?
- Ну, кой-кто не выдержал долгого стояния у Креста и отступил на шажок-другой. А сербы и мы - остались. Заметьте: сербы и мы... Лишь наши Церкви отказались менять календарь да и вообще сохранили в неприкосновенности заветы, переданные апостолами от самого Христа. И это - главное. То есть дело не столько в цифрах и астрономии, сколько в преданности Христу. Так что, молодой человек, понятно вам, кого больше всех должны ненавидеть и те, кто убил Его, и те, кто сошел с Голгофы?..
Учитель хочет еще что-нибудь возразить, но хромому непонятности надоели, и он круто меняет ход разговора:
- Не знаю, дадут или не дадут пять буханок?
- А на кой вам столько? - спрашивает учитель.
- Как "на кой"? Для поросенка! - удивляется его несообразительности хромой.
- А-а, - кивает учитель, - ну, конечно, для поросенка. Я тут как-то подсчитал, во что обходится вам центнер дрянного сала, произведенного из хлеба и молока: вышло, что можно на эти деньги съездить в Питер или в Москву, купить тот же центнер самых лучших копченостей да еще Третьяковскую галерею или Эрмитаж посмотреть. Я уж не говорю о затратах труда: каждое утро в пять вставать, готовить пойло, кормить, убирать хлев - это у вас никогда в счет не шло, вы себя, наверное, и за людей не считаете...
Хромой обиженно отворачивается и закуривает.
- Фантастические люди! - продолжает наш математик. - Никто из них сроду не пробовал молодой картошки: до сентября едят старую...
- Ну дак она еще растет, вес набавляет, - обиженно поясняет хромой.    .
- Вот-вот, - подхватывает учитель, - "вес набавляет" ... Я завез сюда кабачки - хорошо растут почему-то, - так народ спрашивает меня, как я ем кабачки, если об них и бензопила зубья ломает? Говорю, не ждите, пока с газовый баллон вырастет, а мне в ответ: "Они же еще растут, вес набавляют"... Так и не едят: вырастят и - на семена, на следующий год снова вырастят - и снова на семена. Зачем?..
Никто из нас не может ответить.
- Хоть чем-нибудь интересовались бы, - обиженно продолжает учитель. - Я на уроке деткам рассказываю о полярных сияниях, которые зимой тут частенько бывают, а они даже не знают, что это такое. Родителей на собрании попросил выйти с детьми из дому - посмотреть, а мне отвечают: некогда - вечерами многосерийные фильмы...
- А чего оно есть - сияние это? - поинтересовался хромой.
- Ну вот, видите? - учитель горестно указал на него рукой.
- Не, ну чего - сполохи что ли?
- Сполохи, сполохи, - успокоил я старика.
- А-а... Ну это, говорят, бывает... Правда, сам я ни разу не видел - врать не буду.
- Вот, - победно восклицает учитель. - А то еще по лесным опушкам - горы валунов: это ведь от древних цивилизаций - как в Шотландии...
- Это - от трактористов, - растерянно возражает хромой: - Они каждый год камни с полей вывозят...
- Точно? - учитель краснеет.
- Точно, - вынужден подтвердить я.
- Да ты не кипятись, - успокаивает его архимандрит, - все будет нормально...
Наконец является продавщица. Покупаем хлеб, выпрашиваем пять буханок хромому и расходимся.
Барсик вылизывает чуть живого котенка, лежащего у закрытой двери, и взглядывает на меня. В который раз начинаю втолковывать ему, что мы не сможет выкормить его чадо, а Мурка эта, какой бы беззаботной она ни была, все-таки мамаша и имеет возможность для прокормления таких мелких детишек. Останавливаю проезжающий мотоцикл: электрик говорит, что вода высокая, клева нет, но, судя по его смущенному виду, отпускница оказалась совсем не легкого поведения. И сидит она теперь не за спиной у него, а в коляске, с удочками, чтобы, стало быть, даже и не касаться ухажера. Вручаю ей котенка и прошу электрика поскорее свезти доходягу домой. Они уезжают. Барсик долго нюхает след мотоциклетных колес, а я смотрю на него и думаю: неужели опять побежит в село за котятами? Но нет: вернулся во двор.
- Не иначе, убедил ты его, - оценивающе произносит архимандрит.
И мы отправляемся жарить грибы.

ПИСЬМА К ЛЕШЕМУ

Воскресный день, литургия... "Еще молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих", - и читаю записки: "Графиды" - понятное дело, Глафиры, "Великониды" - Еликониды, "Ириньи" - Ирины, "Опоросиньи" - Евфросинии, а "Полухерии" - Пульхерии. Илон, Крисов и Лайм приходится опускать - это некрещеные дети несмышленных родителей.
Потом "еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих": "Сахардона" - то есть Сакердона, "Ареста" - это Орест, "Вилена, Кима, Новомира и Энгельса"...
- А это, - спрашиваю, - что за люди?
- Дак они, - отвечают, тоже крещеные. Раньше, пока вас не было, у нас бабки крестили: молитовку прогундят, а уж как родители назовут, в том наименовании и оставляли. А Энгельс - Геля, стало быть: хорошее имя - у нас Энгельсов много...
И вот захотелось мне познакомиться хоть с одной такой "бабкой", которая по дерзновению своему крестила здешних младенцев - Новомиров и Энгельсов. Вообще-то крестить может всякий крещеный человек, но: если нет священника и если обстоятельства понуждают, - то есть в исключительных или, как теперь говорят, экстремальных, условиях. В прежние времена женщины знали это: родит где-нибудь на покосе, видит, что не жилец, обмакнет пальцы в кринку с водой: "Крещается раб Божий, - назовет имя, - во имя Отца, аминь, - влажными пальцами коснется головки младенца. - И Сына, аминь, - снова коснется. - И Святого Духа, аминь, - коснется и в третий раз. - Ныне и присно, и во веки веков, аминь". А если нет воды рядом, то так - без воды. Коли после того помрет младенчик, священники его отпевают как крещеного христианина, а коли выживет - остается только святым миром помазать. Конечно, век этот был на земле нашей - куда как исключительный, и крестить, хоть и без священников, надобно было, но зачем же нечеловеческие имена?..
Кроме того, "крестительницы" эти, неутомимо придумывали всякие слухи: то батюшка нехорош, потому что богатый, а когда оказалось, что бедный, и это плохо - настоящий поп не может быть нищим; то - в каждом селе жена, а коли не так, то - больно строг с женщинами, мог бы и внимание оказать: мало ли что священник - мужчина все же.. Дальше стал неправильным, поскольку звался не Алексием, а всех правильных попов, дескать, непременно зовут Алексиями, взять хотя бы патриарха, которого по телевизору показывают. В подтверждение этих слов говорили еще, что перед подписью своей ставлю букву "о" с точкой, а, к примеру, когда председатель колхоза уходит в отпуск, то за него остается механик и ставит тогда перед своею подписью "и.о."...
Повели меня к одной знаменитости: говорят, у нее даже "поповский фартук" есть. Заходим в избушку: сидит за столом старуха в истрепанной епитрахили и что-то пишет. А епитрахиль - главное священническое облачение, без нее никакой службы не сослужить, и, конечно, никому, кроме священника, надевать ее не полагается. Видать, осталось от батюшки, утраченного в тридцатые годы. Поздоровались. Бабка и объясняет:
- Кошечка моя потерялась. Теперь вот, паря, лешему приходится письмо писать, чтобы возвернул кошечку.
- На каком же, - говорю, - языке письмо ваше?
- Ты что ж, паря, не знаешь, как лешему письма пишут?.. А еще священник!.. Чему вас там только учат... Справа-налево!
- И какой же, - спрашиваю, - адрес?
- Да никакой: положи под крыльцо - и будет доставлено.
И вот, думаю я себе, коли во святом крещении человек с Богом соединяется, то с кем же соединяла души людей эта чудодеица в "поповском фартуке"?.. То-то возле ее логовища никто естественной смертью давно уже не помирает, и ни единого человека отпеть нельзя: сплошь самоубийцы. В прошлом месяце тракторист додумался на ходу выбраться из своего трактора и лечь под гусеницу, а вчера, и сорока дней не прошло, его напарник проделал над собой то же самое - эпидемия...
Умирала она тяжело и мучительно. Я приезжал исповедовать ее, но ни капли раскаяния не дождался: она лишь злобствовала на близких своих, на соседей, знакомых и, корчась от боли, выкрикивала: "Не люблю всех!.. Не люблю всех!.." С этими словами, без покаяния, она и умерла.
А ветхую епитрахиль, послужившую спервоначала неизвестному мне новомученику и претерпевшую затем множество надругательств и оскорблений, я выстирал, окропил святою водою и спрятал в тихое место - пусть отдыхает.