Юбилей

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Писатель Владимир Личутин - блудный, но верный сын Русского Севера, Беломорья, их неутомимый и самобытный певец.
Он родился и вырос в Мезени, работал журналистом в Архангельске, а в 70-х годах покорил литературную Москву своими книгами, имевшими часто подзаголовок "Из хроники поморской деревни". "Крылатая Серафима", "Фармазон", "Любостаи", "Скитальцы" - эти произведения составили заслуженную славу их автору.
В марте члену редколлегии журнала "Русский Дом", нашему талантливому и требовательному другу исполнится 60 лет. С юбилеем зрелости тебя, Владимир Владимирович, новых дорог и книг!

Корреспондент:
Владимир Владимирович, пора Вашей писательской зрелости выпала на страшное для России, для ее культуры и литературы десятилетие. С какими раздумьями подошли Вы к юбилею и к рубежу тысячелетия?
Владимир Владимирович Личутин:
Да, кончается тысячелетие. Россия находится на решительном переломе и большинству здравомыслящих - жутковато: как бы нам не подсунули Троянского коня под видом национальной идеи. Все пасутся сейчас вокруг национальной идеи, возьмите какой-нибудь "Московский комсомолец" - прямо газета "Завтра" два года назад. Все радикалы уже понимают: к власти не придти без русского знамени, но что в него "завернут"? Под каким стягом мы вступаем в новое столетие, которое, я убежден, будет веком русской идеи, русского народа?
Мой главный писательский итог - роман "Раскол". Я замыслил его в 1984 году, еще не начиналась перестройка, но уже воцарилось время смуты. Что-то бродило в нас, назрела какая-то духовная неудовлетворенность. Материально, экономически все жили хорошо, копили деньжонки, но, судя по духовному повсеместному насмешничеству, которое царило среди интеллигенции, шло повальное свержение идеалов. Все кухни были заполнены обличающими, спорящими. Как раз в эту пору я и начал "Раскол" - повествование про события XVII века. И получилось, я очень точно обрисовал картину надвигающейся перестройки.
- Какие же уроки можем извлечь из того жесткого времени мы, провожающие XX век?
- Революция Ельцина - это та же реформация Петра. Один к одному! В Петре было так мало национального чувства, и так много западничества, причем вульгарно понятого, что его опоэтизировали все наши прозападные властители.
- И Ельцин повесил в кремлевском кабинете портрет Петра I.
- Да, он сделал это, может быть, и не понимая истории. У него ведь были в основном американские советники - 12 тысяч понаехало, как саранча нахлынула. По цинизму Ельцин перещеголял Петра I, хотя последний посягнул на все национальное, начиная от одежды и быта, и кончая духовными заветами. Ельцин все это повторил, его власть была направлена на сокрушение коренной России. Интересно, что все реформы и победы Петра после его смерти были сведены на нет, даже земли завоеванные потеряли.
Но Петр был помазанник Божий и не тратил столько сил на удержание власти, хоть и нарушил главный завет - быть отцом для нации. Миллионы погибли тогда, Петербург был построен на костях. А что у Ельцина? Девять миллионов умерли не своей смертью, 250 тысяч погибают в перестрелках и в автокатастрофах, 50 тысяч в год травятся фальсифицированной водкой, десятки тысяч погибли в Чечне. А ведь это - цвет нации! Идет уничтожение генетического фонда, пусть они даже урки, бандиты, но им же 20-25 лет, они деятельны, энергичны. То есть Ельцин, в отличие от Петра, воздействовал на сами генетические основы, уничтожая хребтину народа.
Урок того раскола: в недрах нации способны возникать такие ростки, которые, пустив побеги, могут ее разорвать. Мы забываем уроки истории, бездушия и цинизма правителей прошлого. Когда появился Горбачев, я сразу воскликнул: "Боже, пришел шиш антихристов, меченый!", но все начали ему аплодировать со всхлипами - какое наваждение! Его и близко нельзя было подпускать к власти. Брежнев по сравнению с ним был добрый семьянин, мы при нем сладкого-то хватили...
Пережили Горбачева, ну, опомнитесь, нет - нового стали приветствовать, с кувалдой...
- Завершена огромная пятнадцатилетняя работа. Где же выйдет этот роман, как дойдет до читателей сей исторический урок?
- Это была мучительная работа, даже по объему - 100 печатных листов. Любя всех своих героев, я проследил историю раскола в полном объеме. Это было мучительно для меня еще и потому, что я вырастал при советской власти. Я родился в области, где церкви вообще все были разрушены: на огромном пространстве оказалось всего два храма - кладбищенский в Архангельске и в Каргополе самая малая церквушка. Все были некрещеные, и я до зрелого возраста тоже. Мне, неофиту в вере, приходилось многое постигать, идти от внешнего внутрь. Как удалось превозмочь - пусть читатель судит.
Не думал, что удастся издать, но люди добрые находятся. Удивительный русский человек - Александр Иванович Титов, директор издательства "Информпечать". Решил к юбилею переиздать мою книгу очерков "Душа неизъяснимая". Я принес рукопись и в подарок - два тома "Раскола". Он увидал, глаза загорелись: надо переиздать. Я говорю: "Вообще-то полностью - это три тома". "Надо издать все три тома, и немедленно!" А ведь это сейчас неподъемное дело! Этот человек мне вовсе незнакомый, и вдруг словно кто-то его очаровал. Чтение - не коммерческое, трудное, на любителя. А он, бывший партийный человек, который, наверное, не особо и в Бога верует, решил издать! Значит, и впрямь мы все, русские люди, под Богом находимся. Главное, не падать духом и друг за друга держаться.
- Владимир Владимирович, в своей книге "Цепь незримая" Вы написали: "Только земля, воля и изба посреди своего польца служит опорой нации, крепит род его, память, культуру жизни во всем многообразии" А ведь Вы последние десятилетия не на вольном Русском Севере живете, а ввергнуты в огромный мегаполис под названием Москва.
- Я поморянин коренной, и очень жалею, что уехал из Архангельска. Была пуповинка и она, хоть постанывала, но держала меня. От тоски уехал, но писателю-реалисту нельзя от родины уезжать. Да тем более в такое время, когда нас бросили в нищету, оковали несвободой (ведь нищета - это самая страшная несвобода), разрубили на резервации: за восемь лет один раз на родину сумел выбраться. Пытаюсь себя разогреть, разбудить, беру старые блокноты: может, что-то еще не использовал? Как старатель, последние золотинки пытаюсь найти, в сотый раз перемываю песочек. Есть у меня изба в Рязанской области, недалеко от Касимова. Мы там с семьей по полгода живем, огород держим, но все не то. Поморье - это необыкновенная обетованная земля по природе, языку, по музыке, разлитой в воздухе. Рязанщина - хороша, но какая-то сонная, опущенная в болота и леса. И язык - более односложный, близость городов его разрушила. Но все-таки - отдушина. Город - исчадие дьявола, нация сочиняется на земле, а в городах она сожигается. Крупные города русскому человеку противопоказаны. Россия должна жить в небольших городах, селах и деревнях. У нас очень суровая земля и на десятине должен жить один человек. Один! Два человека - уже земля погубляется.
По воле обстоятельств, я затесался в Москву, в ее теснины, похуляю их, но верю, что люди должны размывать города и возвращаться к природе. У России будущее - на земле, в своем доме, под родными небесами.