Книжная полка

Март - роковой месяц для царствовавшего дома Романовых в ХIX веке. Николай I скончался 1 марта по новому стилю. Его сын Александр II после нескольких покушений был убит 1 марта 1881 года (но уже по юлианскому календарю) по приговору "Народной воли" бомбой, брошенной Гриневицким. Наконец, 1 же марта 1887 года (по старому стилю) состоялось покушение на Александра III. Именно за это покушение был казнен один из членов "Народной воли" А.И. Ульянов (брат Ленина). Это громкое дело называлось "Второе первое марта".
О первом потрясении в жизни того "первого марта" рассказал в своих "Записках не писателя" замечательный православный писатель Иван Сергеевич Шмелев. Одно из последних произведений певца России, написанное им в январе 1949 года незадолго до смерти, вошло в прекрасный сборник "Поле Куликово" (издательства "Летописец" и "Русская книга"). Его составитель - Е.А. Осьминина включила в книгу мало известные широкому читателю духовно-публицистические произведения и воспоминания, которые показывают путь русского человека к истинной Вере и Правде.

День 2 марта 1881 года остался во мне поныне - страшным. Этот - во всех и во всем - страх был не простой страх-боязнь, а что-то притаившееся, нечистое: его страшатся и проклинают, как было вчера в соборе, призывая на помощь Господа. В этом страхе таилось предчувствие. Зла, невидимого, и потому еще более жуткого. Так, должно быть, чувствовали и наши пекаря-пряничники и потому оробели и крестились. Так, должно быть, чувствовал и дед: никогда еще не видал я его таким растерявшимся. Ухватившись за его руку, я жался к нему, но он не замечал меня и не утешал. Он ничего, кажется, не замечал: все хватал снег и ел, а рабочие на него смотрели, чего-то ожидая. Тут вбежал во двор старичок-будочник и подал деду потерянную на дороге бобровую шапку: дед был у губернатора, как депутат от купечества, - у него был мундир и сабля.
- Шапочку вашу, Иван Васильевич, подобрал... - сказал будочник.
Дед сказал только - "а" - сунул будочнику, что попалось и стал говорить.
Сколько лет прошло, я не могу вспомнить всех слов деда, да и понимал, конечно, не все; но осталось главное, и тогда мне понятное, что - "теперь уж самим нам надо". Он говорил грозно, срывая и нахлобучивая шапку, что "пришли страшные времена, и теперь самому народу надо досматривать! Начальство не уберегло... ко-го? - Царя-Освободителя...", он сейчас был у губернатора и так сказал, что - "начальство не досмотрело, и теперь уж мы сами!.." рабочие разом крикнули:
- Сами будем!.. проспали, дармоеды!..
Говорил еще, что враги кидают подметные грамотки, как у нас намедни, и надо народную охрану, ходить по городу караулом, но чтобы чинно и по закону. Я вспомнил угрозы кузнеца - "теперь всех убивать пойдем, анафемов проклятых!.." рабочие кричали - "все в охрану, записывай!.." Но дед сказал, что сейчас надо всем идти в Собор и подписать присягу, будет панихида. Ночью вызвали в Питер юнкеров-кавалеристов, для охраны, а солдаты в казармах, наготове. Они еще утром принесли присягу новому Царю, Александру III, - "теперь мы присягнем и возьмем охрану в свои руки... оружия у нас нет, возьмем дубины!.." Все закричали:
- Правильно!.. все с дубинами!..
Я испугался дубин и теребил деда за руку: кто враги? Он сказал: "на случай, если увидим поджигателей... чтобы смуту делать!.." Тут пришел кузнец Акимов, с толстой дубиной, и с ними еще двое здоровенных мужиков, с базара: мясник и дровяник. Кузнец закричал, тряся дубиной: "всех убивать, кто не признает Бога и Царя!.. - и погрозил на мезонин. Я не понял, что это про дядю Васю... - пусть присягнет, а не то в голову колом!.."
Не помню я лица деда, так как тут приехали отец с мамой, привезли из Москвы кур и петуха в плетушке и радостные воздушные шары, мне и Катюше. Помню, как весело пел петух. В это время пробегал дядин лакей Гаврилка, чистивший пиджак снегом. Кузнец кинулся на него с дубинкой, крича: "чего с... с... смеешься?!.." Дед вырвал у него дубину и пригрозил:
- Ты первый зачинаешь смуту, в такое время!..
Но кузнец стал кричать:
- Где теперь закон, ежели Царя убили, анафемы-неверы?! Теперь сами будем устанавливать закон!..
Всем, должно быть, стало страшно, что теперь нет закона: одни крестились, другие закричали:
- Указывай, Иван Васильич!.. все за тобой пойдем!..
Теперь вспоминая этот день на нашем дворе, я понимаю, что на моих глазах происходило тогда очень важное: сам народ проявлял себя, как это было в Истории, в "смутное время", о чем я читал деду у Карамзина. Такое же я видел, четверть века спустя, в Москве, в 1905 году. Тогда шли толпы народа с иконами и портретом Государя. Тогда тоже не было закона, и были зверства. Тогда не было уже деда-законника, а хаос. Но надо сказать, что в этом хаосе все же хранилось чувство какого-то своего права, инстинкт порядка, и в этом инстинкте - страх перед хаосом, у большинства...