Юбилей

НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ И НЕСЛИЯННОСТЬ 
А. А.Бобров 

К 120-летию со дня рождения А.А. Блока

Когда ни глянешь - кружит, кружит...
Россия-мать, как птица, тужит
О детях; но - ее судьба,
Чтоб их терзали ястреба.
Александр Александрович Блок 

В предисловии к незаконченной поэме "Возмездие" ("Не чувствую ни нужды, ни охоты заканчивать поэму, полную революционных предчувствий, в года, когда революция уже произошла") Александр Александрович пишет о времени напряженной работы над ней: "Зима 1911 года была исполнена глубокого внутреннего мужественного напряжения и трепета. Я помню ночные разговоры, из которых впервые вырастало сознание неразделенности и неслиянности искусства, жизни и политики". Какая точная блоковская формулировка природы лирического, но глубоко гражданственного творчества - нераздельность и неслиянность!
Нам выпало снова жить в революционную эпоху, и самая больная тема зрелого Блока - интеллигенция и революция - выступает на первый план. Не только одноименная статья имеется в виду, а все его предреволюционное и последующее творчество вплоть до последнего классического стихотворения "Пушкинскому Дому" ("Пушкин, тайную свободу пели мы вослед тебе..."), до мучительного угасания в 1921 году. Берешь дневники Блока и снова - параллели, переклички, предостережения - "неразделенность и неслиянность искусства, жизни, политики".
Особо впечатляют дневники и записные книжки, потому что в них - вся подноготная правда, желание осознать событие интимно, без оглядок на "литературу".
Вот что написано о Троцком: "У Иуды - лоб, нос и перья бороды - как у Троцкого. Жулик...". Смешно, что многие либералы-жулики буржуазную революцию 90-х годов до сих пор называют демократической. "Я художник, а следовательно - не либерал. Объяснять это считаю излишним", - усмехается на это Блок. В январе 1918 года он записывает: "Любимое занятие интеллигенции - выражать протесты: займут театр, закроют газету, разрушат церковь - протест. Верный признак малокровия: значит, не особенно любили свою газету и свою церковь". И добавляет: "Я долго (слишком долго) относился к литераторам как-то особенно, что они - отмеченные... На деле вся их революция была кукишем в кармане царскому правительству". То же происходило и в наши дни: кукиш КПСС обернулся развалом СССР, а все члены ЦК прекрасно устроились при "победившей демократии".
Уже тогда, в 1918 году, Блок понимал, кто приходит к власти в разрушительные времена, кто становится хозяином жизни: "Я живу в квартире, а за тонкой перегородкой находится другая квартира, где живет буржуа с семьей. (Называть его имя, занятие и пр. - лишнее). Он острижен ежиком, расторопен, пробыл всю жизнь важным чиновником, под глазами - мешки, под брюшком - тоже...". Какой знакомый портрет и какие понятные чувства вызывает этот тип у Блока! "Господи Боже"! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли. Он такое же плотоядное двуногое, как я. Он лично мне еще не делал зла. Но я задыхаюсь от ненависти, которая доходит до какого-то патологического истерического омерзения, мешает жить. Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать; лучше я или еще хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана".
В дневнике есть и наброски стихов. Почти все строки - неудачные, какие-то не блоковские. Вот попытка написания стихотворения "Русский бред":

Зачинайся, русский бред...
...Древний образ в темной раке,
Перед ним - подлец во фраке,
В лентах, звездах и крестах...
Плач заказан, снов не свяжешь...
Три жида в автомобиле.
Так звени стрелой в тумане,
Гневный стих и гневный вздох.

Наверное, слишком гневался Блок, если, несмотря на свою сдержанность (немецкая кровь отца), интеллигентность, национальную терпимость (воспитание деда по материнской линии), вдруг после посещения одного из присутственных мест новой власти, где он увидел, кто захватил теплые местечки, он записал, что, слыша этот характерный картавый говор и смех за спиной, "хочется обернуться и дать в зубы!".
Много в дневниках Блока и в гениальном стихотворении "Скифы" откровений, предсказаний и предостережений, столь понятных нам. Некто Лудберг сказал Блоку: "Скифы - соответствуют "Клеветникам России", на что автор записал с иронией: "Случаются повторения в истории". У нас повторения - сплошь и рядом. Но не только судьбу России предвидел Блок. Еще до нападения Антанты он отчеканил 30 января 1918 года, обращаясь к странам Запада:

Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

И как бы ни твердили либералы, что "мир стал другим", "врагов у России нет", - эти жерла на нас до сих пор наставлены.
Летом 1918 года Блок получил книжку Гиппиус, собирающуюся в эмиграцию, и отвечает ей не стихами, а прозой. "Неужели вы не знаете, что "России не будет" так же, как не стало Рима - не в V веке после Рождества Христова, а в 1-й год I века? Так же - не будет Англии, Германии, Франции. Что мир уже "перестроился"? Что "старый мир" уже расплавился?".
Этими риторическими вопросами Блок завершает ответ, но мы-то со своими перестройками должны продолжить раздумья и понять, что в "старый мир" с архаическими либеральными теориями младореформаторов и устаревшими важными чиновниками - не вернуться, что у России - свой путь вперед и на этом пути творчество Блока будет всегда современно, очистительно, благотворно, ибо "он не русский, а Русский с заглавной буквы", как заявил потрясенный смертью поэта Андрей Белый. Блок записывает в дневнике для себя, а выходит - для всех нас - на трудной дороге: "Главное - не терять крыльев (присутствия духа). Страшно хочу мирного труда; но - окрыленного, не проклятого". Для многих детей России, терзаемых ястребами, это скромное человеческое желание остается сегодня мечтой поэта.