Пути и перепутья

ВСТРЕЧА С ВЛАДЫКОЙ АНТОНИЕМ

В начале семидесятых годов произошла моя встреча с владыкой Антонием Сурожским. Слух о том, что владыка Антоний приехал на несколько дней на родину и будет служить в храме Петра и Павла на Солдатской улице в Москве, распространился быстро. Все, в том числе и я, устремились в этот храм. В обычный воскресный день народу в храме было битком. Я тщательно подготовился и даже на всякий случай позаимствовал у приятеля магнитофон. Дело в том, что в одной из бесед владыки, ходивших в самиздате, я прочел о том, как он молился в буддистском храме. Я осмыслял себя тогда (уже несколько месяцев я был православным) охранителем устоев и ревнителем чистоты веры. Рассуждения владыки насторожили меня и даже вызвали "праведное" негодование. Правда, эти свои высказывания он нигде больше не повторял. Одновременно с негодованием я испытывал глубокое уважение и доверие к владыке. Я полагал, что именно такой человек может помочь мне в решении сложного для меня вопроса: как относиться христианину к йоге, буддизму и вообще восточной мистике.
Войдя в храм, я протиснулся к правому клиросу. И, когда владыка после "встречи" прошел в алтарь царскими вратами, я, неожиданно для себя, проявил дерзновение. В этом храме меня не знали, но я зашел на клирос. Там, видимо, стояли "близкие" священников этого прихода и, так как я вошел достаточно спокойно, меня, по всей видимости, приняли за приглашенного. Я разделся, и кто-то посоветовал мне пройти в алтарь. Я вошел южными вратами и удивился, что в алтаре на меня никто не обратил внимания.
Началась Божественная Литургия. Встав перед престолом, Владыка в окружении священства начал вслух молитву "Царю Небесный..." Меня сразу поразила одна, невиданная мной нигде доселе особенность его молитвы. Я помню, у меня было такое ощущение, что он, как в скоростном лифте (именно это сравнение промелькнуло у меня в голове) стремительно погрузился внутрь себя, в неведомую мне глубину. Знакомые слова молитвы, звучащие из этой глубины, без всякой внешней чувственной патетики (такой уже, к сожалению, приторно-привычной пышных Архиерейских Богослужениях), настолько завладели умом и сердцем, что буквально увлекли в молитву, как в воронку.
И тут во мне пронесся четкий и громкий голос, повергший меня в сильное смущение, причем настолько громкий, что мне показалось - все его услышали: "Экстрасенс!". Помню, мне стало страшно стыдно. Я даже обернулся на присутствующих - не услышали ли они мою мысль. Но, слава Богу, нет... (Напомню, что это слово "экстрасенс" тогда не было в ходу).
Преодолев смущение от хульного, по моей оценке, помысла, понимая, что это умышленная "вражия" препона, я все же собрался для молитвы.
Не буду описывать всю Литургию. Скажу лишь, что при всей глубине молитвы владыки и при всей пышной торжественности чина архиерейского служения, владыка оставался простым, ровным, спокойным и доброжелательным ко всем участникам.
Причастившись и причастив сослужащую братию, владыка подошел к креслу справа от царских врат. Я уже знал архиерейскую службу и стоял у кресла. Все, по обыкновению, после чтения благодарственных молитв стали подходить под благословение к владыке. С некоторыми он недолго разговаривал. Я подошел последним и попросил уделить мне несколько минут. Владыка выслушал мой вопрос внимательно и сказал: "Это долгий и серьезный разговор. После окончания службы можете ли вы поехать со мной с гостиницу, где я остановился? Там и поговорим". Не помня себя от счастья, я в ответ мог только кивнуть головой.
На глазах моих изумленных знакомых я был посажен в правительственный "ЗИЛ". В дороге владыка молчал. Было видно, что он устал, тем более, что ходили слухи, будто у него в то время были сильные боли в позвоночнике. Я стоял рядом, когда он в конце службы говорил проповедь (кстати, он "распекал" наших бабушек за писание в заздравных записках слов типа "заблудший раб Божий". После проповеди о любви и терпения к людям, живущим вне церкви, он стал благословлять присутствующих. И это длилось очень долго. Он стоял, благословляя правой рукой подходящего, а левой, спрятанной под архиерейской мантией, поддерживал себя за поясницу.
Из машины мы вышли вдвоем и вошли в гостиницу "Советская". Представьте себе картину - 1972 год, госатеизм... По гостинице с символическим названием идет епископ в зимней рясе и с жезлом в руках. Люди удивленно глазеют на этакую диковинку, а он ласково и доброжелательно кивает каждому встречному.
В номере, сняв верхнюю одежду, мы сели на диван. Я достал магнитофон и, получив благословение, задал свой вопрос: "Владыка! В чем отличие христианства от восточных религий?".
Пленка с записью этой беседы была мною в тот же день "запущена" ходить по Москве и затерялась, поэтому ответ владыки Антония я воспроизвожу по памяти. Слова его глубоко запали в меня, как впрочем, и сама эта встреча, так что думаю, что смогу передать его ответ достаточно точно и достоверно. В этой беседе меня поразили соразмерность и точность сказанного владыкой - все слова были им тщательно и глубоко обдуманы и выверены.
На мой вопрос владыка ответил: "Во всех мировых религиях, если вы внимательно станете их изучать и будете при этом честны перед собой, почти в 70-ти процентах увидите возможные совпадения. Но вот что меня всегда поражало, что в Христианстве, в полноте, есть то, что, может, частично и присутствует в других религиях, но именно частично. А в полноте, я подчеркиваю, во всей полноте - только в Христианстве и наиболее явственно - в Православии. И это - Любовь Божия, конкретная любовь "конкретного" Бога к сотворенному Им миру и к человеку, сотворенному Им по Своему Образу и Подобию. Именно Полноты этой Божественной Любви вы больше нигде не найдете. Отголоски этой любви встретить можно, но когда "Бог так возлюбил мир, что отдал сына своего единородного" на заклание - такого вы не встретите нигде!
Ведь если брать учение Христа, как морализм, как нравственное учение - вы во многих религиях увидите схожесть с ним. Но никто, и это очень важно - ни Будда, ни Магомет, ни другие учители и основоположники религий не воплощали свое учение на кресте, и не запечатлевали его собственной смертью. Призывали, указывали, но на крест и поносную, позорную смерть, с точки зрения народов, внимавших проповеди, пошел только один Христос.
Вы не задумывались над такими абсурдными, с точки зрения "здравого смысла", словами Христа: "Я есть Путь, Истина и Жизнь"?
Если сравнивать Его с другими учителями, то они говорят: "Я знаю путь. Мне открылась истина. Я знаю, что такое жизнь или, как ее достичь".
И только один Человек за всю историю человечества посмел назвать Самого Себя и Путем, и Истиной, и Жизнью!
Согласитесь, что с точки зрения того самого здравого смысла, мы должны признать дерзнувшего сказать о Себе такие слова, сумасшедшим.
Однако мы Ему верим, и именно Он наш Учитель.
Любой пытливый исследователь, при условии, что он предельно честен перед самим собой, какую бы религию он ни исповедовал, столкнувшись с образом Христа, встает перед дилеммой: или этот проповедник безумен, или слова Его о Себе истинны. Здесь, в этой предельной честности, нет компромисса. Беда в том, что как раз честности перед самими собой и перед Богом, которого мы взыскуем, нам часто не хватает.
Кто-то из русских философов, ссылаясь на Святых Отцов, сказал: "Христианином может быть только цельный человек", и это правда. Ведь заповедь "Возлюби Господа Бога Своего всем сердцем твоим, и всею душой твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоею" и есть тот Божественный призыв к цельности нашего существа. Всем, а не частью".
Когда владыка замолчал, я, потрясенный его ответом, выключил магнитофон и все же дерзнул задать еще один вопрос, касающийся лично меня. Когда я уходил, владыка Антоний не дал мне самому надеть пальто, но сам снял его с вешалки и выступил в роли слуги. Все во мне возмущалось и противилось, когда епископ, уважаемый мной, только что так поразивший меня своими словами, надевает на меня пальто. Но от него исходила такая теплая сила любви и доброжелательности, что я понял - я должен смириться и дать ему послужить мне до конца...
Это была моя первая и последняя встреча с владыкой Антонием (Блумом), митрополитом Сурожским, в то время Патриаршим Экзархом в Западной Европе.

Из "Записок православного" Алексия, человека Божия