Свет Православия

КОНЧИНА СТАРЦА ТАВРИОНА

"Заповедь новую даю вам, да любите друг друга;
как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга..."

Настоятель храма в латвийском городе Елгава, где я пел на клиросе, был ревностным, но "толстокожим" монахом. Он первым открыл для меня Оптину, за что я ему благодарен. Тем не менее, помню, как я воспротивился всем существом его приказу: "Ты должен исповедовать мне все свои помыслы". У меня хватило ума "спрятаться" за благословение духовника и получить двухнедельную отсрочку.
Отец Таврион не был моим духовником в обычном понимании этого слова, но я испытывал большое доверие и к нему и его дару прозорливости. Поехал, спросил. О. Таврион озорно улыбнулся: "Ишь, чего вздумал! Помыслы ему исповедовать! Я духовник епархии, а он - монах, ни одного помысла мне так и не привез".
На мой вопрос: "Так что же мне делать?", получил неожиданный ясный ответ: "Настоятеля надо слушать!". Несмотря на явное противоречие ответа, я вышел уверенный в том, что неопытному пастырю, не прошедшему на самом себе исповедание помыслов, доверяться нельзя. Обоюдный вред весьма возможен.
Этот ответ о. Тавриона, навсегда жестко разграничивший для меня внешнее и внутреннее в духовной жизни, до сих пор помогает мне своей определенностью в схожих ситуациях.
Помню, как настоятель искренне плакал о погибели моей души, узнав, что я ежедневно причащаюсь у о. Тавриона на Божественной литургии. Настоятель искренне считал старца находящимся в прелести за проповедь ежедневного причащения, хотя и постригом, и саном, и машиной, и домом он был полностью обязан о. Тавриону.
Тем более удивительно, что на похоронах о. Тавриона я услышал от настоятеля, сразу после приветствия: "Кто хулит отца Тавриона, хулит Духа Святаго!". Я спросил, что так резко изменило его мнение, и он рассказал мне историю о трех апельсинах.
"Узнав, что у отца Тавриона рак пищевода и жить ему оставалось, по мнению врачей, не более двух недель, - вспоминал настоятель,- я по-монашески, по-братски, несмотря на неприятие его устроения, поехал с ним проститься, отдавая дань его исповедничеству и служению Церкви.
Отец Таврион лежал на небольшой кушетке, похудевший до неузнаваемости, с бледным лицом и горящими живыми глазами. На столике у изголовья кровати стоял приемник "Спидола". На столе в центре кельи - ваза с цветами и горка апельсинов.
Мы приветствовали друг друга иерейским чином. Я спросил: "Батюшка! Как молитва?", на что он радостно, с некоторой болью в глазах, посетовал, что от сильных болей ночью, на некоторое время, теряет молитву. Я помню, тогда сразу отметил про себя: "Теряет от боли, значит, все остальное время молитва у него непрестанная".
Мы успели о многом поговорить. Я видел, как он устал, и собирался уже уходить, когда он, кряхтя и превозмогая себя, стал неожиданно приподниматься на кушетке, не отвечая на мои недоуменные вопросы. Так же, не отвечая ни слова, стал пытаться подняться на ноги. Я, естественно, кинулся помогать ему подойти к столу.
Опершись на мою руку, пошатываясь, он, улыбаясь и одаривая меня лучезарным, глубоким, благодарным, немного озорным взглядом, взял со стола три апельсина и, отдавая мне, произнес: "На, возьми!".
Когда я уложил его обратно на кушетку и вышел из кельи, меня переполнило чувство неизъяснимой радости, и слезы умиления полились сами.
Пойми, я - монах и знаю, что такое сокровенная монашеская жизнь. Ведь он же мог сказать мне: "Возьми себе апельсины со стола!", но он, превозмогая боль, встал, дошел до стола и дал их мне сам. Зачем? Зачем умирающему немощному человеку такой бессмысленный поступок?
Я теперь знаю, зачем!
Он приобрел меня на всю оставшуюся жизнь этими апельсинами. Человек, находящийся в прелести, то есть обманывающий себя и окружающих. А значит, по определению, не имеющий в себе Любви Божией, - не станет в таком состоянии, грани смерти, совершать такие бессмысленные поступки. Это может только ЛЮБОВЬ.
И еще, монашеское трудничество есть подлинно добровольное мученичество, как за это краткое мгновение он мне показал. Этот миг многое открыл мне в его, да и в моей жизни. Действительно, для подлинной Любви нет мелочей, и только настоящая Любовь обнаруживает Святость".
Из "Записок православного"