|
"ВЕРУЮЩИЙ В МЕНЯ, ЕСЛИ И УМРЕТ, ОЖИВЕТ"
(Из воспоминаний старца Тавриона (Батозского))
Этот рассказ о чуде спасения человека, уже почти погребенного под водой, да еще помеченный в конце : "г.Курск". В те трагические августовские дни вся страна ждала чуда, но его не произошло... Однако оно могло случиться, как случилось со старцем Таврионом Батозским, если бы мы жили, как заповедовал Господь: "Верующий в Меня, если и умрет, оживет"...
Великая и неисповедимая милость Божественного промысла обильно проявилась в моей личной жизни, о которой, если я не буду возвещать, то горе мне, как неблагодарному рабу. Излившаяся благодать всеспасительного Промысла не должна остаться тайной, так как все это совершилось на глазах многочисленной монашествующей братии и при таких обстоятельствах, где человеческая мудрость и сила не в состоянии спасти и продлить жизнь.
Был 1920 год. В январе месяце сего года я был мобилизован Советским Правительством для отбывания воинской повинности. Мне в это время со дня рождения был 21 год. Будучи мобилизован, я был отправлен в г. Курск. По выяснении там нашего отношения к воинской службе, я намеревался немедленно возвратиться в славную Глинскую пустынь. 22 февраля рано утром я, тайно от других, оставил г. Курск и для удобства путешествия избрал путь по шпалам железной дороги... Изнурившись от пути и голода, я зашел в ближайшее селение с целью попросить хлеба. Но на мою мольбу и просьбу хозяин ответил горьким укором, и я со скорбным чувством о немилосердии современных христиан продолжал путь дальше... Выходя со ст. Корянево, я намеревался купить себе хлеба, но его не оказалось, потому что было время неурожая, голода и страшных его последствий. У торговцев съестными продуктами были некоторые продукты, но они были все мясные, а между тем была третья неделя Великого поста, и я не решился нарушить пост. Так, рассуждая, я двинулся в путь, идя по шпалам. Вдруг я заметил, что откуда-то впереди появился старичок-крестьянин в серой свитке, с корзиной в руках. Он, подойдя ко мне, вынул из кармана два еще теплых пирожка и подал их мне со словами: "Возьми, ты кушать хочешь", и поспешно удалился. Я взял эти пирожки и обратился поблагодарить его, но его уже не было... Тогда я с благодарностью к Богу скушал их, и продолжал свой путь...
...Почему-то в моей памяти живо и ясно стала представляться вся моя пройденная жизнь и все мною продуманное, а также одна за другой стали носиться в моей памяти картины и события из жизни Христа Спасителя и Его Божественного домостроительства. Все эти воспоминания вызвали во мне чувство благоговения, благодарения и молитвы. Я невольно задавал себе вопрос - не случится ли сегодня что-либо роковое в моей жизни?
Совершив путь в 45 верст, я еще к раннему вечеру пришел на Шалыгинскую горку, с которой в первый раз увидел славную Глинскую пустынь... Это поистине была пристань и спасительный корабль... Много, много житейских бурь разбилось в брызги и пену о священные стены. Якоря корабля были крепки. Это были облагодатствованные старцы, которым открыта была от Господа судьба венценосцев и близость упадка благочестия...
В эту святую обитель стремилась и моя истерзанная, расстроенная и исстрадавшаяся душа. Приближаясь к Пустыни, я по пути к дальней мельнице встретил препятствия. Это были размоины, но благодаря тому, что у меня были большие и крепкие сапоги, я перешел их. Придя на мельницу, я встретился с братией, которая обрадовалась моему внезапному возвращению. Сейчас же пригласили разделить с ними чай и обогреться, а также предложили мне переночевать по случаю невозможности переправы в монастырь. Дорога идет недалеко от реки, через топкий и низкий луг... Об этой дороге мельничная братия мне говорила: "Сейчас пройти в монастырь нет никакой возможности, так как вода с каждым часом и минутой прибывает, а ехать на телеге в эту пору никто уже не решится...".
Этим ответом я не был удовлетворен. Я никак не мог согласиться с тем, что, пройдя такой длинный путь, почти у стен монастыря придется остаться до следующего дня. Да, я должен признаться, что с самых детских лет и до сего события, я никак не мог согласиться с тем, что есть для меня что-то невозможное! Самонадеянность, быстрота и твердость ощутимо овладели всецело мной. Обдумывавши план, я спросил мальчиков - нет ли у них лодки? Они мне ответили, что лодка есть, но худая. Показали ее мне. Это меня не остановило. Я спросил у них клочья и принялся чинить дыры лодки, сколько возможно было... Мне дали длинный шест, так как весла не оказалось. На все предостережения братии я ответил: "Богом моим пройду стену!..", и с этими словами я оттолкнул лодку от берега и был уже на реке. Отправляясь в плавание, я взял маленькую черненькую котомочку, в которой было Святое Евангелие и миссионерские заметки, да одна пара белья и прикрепил себе к поясу.
Братия с мельницы, поднявшись на высокую террасу, стояла у перил и, не сводя глаз, наблюдала за моим плаванием. Солнце было уже на закате. Река с немногими голыми ольхами и вербами была вся в полном разливе, напоминая собой бушующее море. Моя лодка начала быстро наполняться водой, которая проникала через щели. Все это было еще терпимо, но вот лодка попала на промоину, которая образовалась от обилия воды на этом месте. Ранее лодка плыла по воде, текущей поверх льда, который не был еще поднят и поломан. (...) В промоину (...) впадала глубокая канава, идущая с дальнего скита. Эта канавка при весенней воде превращалась в реку. Вода из канавы производила быстрый и шумный круговорот. Попав на это опасное место, моя лодка затрепетала как перышко и, набравшись воды, стала тонуть... Опрокинувши меня, она перевернулась вверх дном. Быстро освободившись из-под лодки, я выбрался на ее горб, в надежде, что так переправлюсь на берег, но она, опрокинувши меня еще два раза, стремительно пошла под лед... Я очутился среди моря бушующей воды, которая понесла меня до конца промоины с быстротой спущенной стрелы. Схватившись за край льда, я пытался взобраться на него, а там, думал я, хотя и по пояс в воде, смогу добраться до кучи конопли, которая вымачивается крестьянами в прибережках этой реки. Но когда я из последних сил попытался взобраться на верх льдины, другая огромная льдина принесенная водой, защемила меня за сапоги и потащила под лед... Я успел только крикнуть отчаянно: "Ой!..".
Несомый течением подо льдом, я чувствовал, как моя голова в большой монашеской шапке беспрестанно ударяется об лед. С самого того момента, когда я пошел под лед, я не терял присутствия духа и сознания. Первые мои мысли были таковы: вот, Тихон, конец тебе и твоим делам и желаниям! Как горел ты желанием приобрести познания и что-то совершить, а вот теперь о тебе исполняются слова Давида: "И погибнут в тот день вся помышления твоя!".
При этой мысли мне стало очень тяжело, так как я старался крепиться, чтобы не набрать воды в рот. Вспомнил слова людей, говоривших, что для утопленников - самая легкая смерть; но почему же мне так невыносимо тяжело?! И, не выдержавши больше, я открыл рот и нос, в которые хлынула грязная и холодная вода, сразу наполнившая меня. Отяжелевши, я почувствовал, что к чему-то прислонился, сел, поджав под себя ноги... Робости и страха я не испытывал. Сидя так, я вспомнил слова Христа Господа, сказанные Им Своим ученикам на прощальной беседе: "Истинно, истинно говорю вам: о чем не попросите Отца во имя Мое, даст вам, просите и получите..." (Иоан. 16, 23-24).
Крепко веруя в сии слова, я стал молиться Богу: "ГОСПОДИ БОЖЕ! РАДИ ИМЕНИ ВОЗЛЮБЛЕННОГО ТВОЕГО СЫНА ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА, СПАСИ МЕНЯ!".
Я надеялся на спасение, но в то же время и не смущался при мысли: если Господь и не пошлет мне теперь спасение, значит, лучше для меня умереть здесь, чем жить...
ГОСПОДИ! СПАСИ МЕНЯ!..
Молился я также и Богородице-Заступнице рода христианского, Предтече Господню Иоанну, святителю Николаю Чудотворцу, Великомученице Варваре, Великомученику Димитрию, Святителю Иоасафу, епископу Белгородскому и преподобному Серафиму Саровскому.
Вспомнил, что я недавно исповедался и приобщился Святых Тайн Христовых.
Помощи все еще не было...
...Чтобы люди узнали, что я скончался с верой в Распятого Христа, я сложил пальцы для крестного знамения и, перекрестившись, со словами: "Помяни мя, Господи, во Царствии твоем!", оставил сложенные пальцы, крепя их на левом плече, и в таком положении ожидал своего разлучения от тела.
"Жив ли я?" - подумал я, и чтобы увериться в этом, стал ощупывать сложенными пальцами плечо, но плеча я почти не чувствовал, и рука моя едва повиновалась моим усилиям. Я уже не чувствовал ни холода, ни тяжести, но только ожидал нового мира!..
Вдруг от какого-то толчка я наклонился и почувствовал тошноту и моментально был выброшен на поверхность воды.
Плывя, я видел, как заходящее солнце бросало последние свои светло-багровые лучи на облака и на разлившееся море воды. Я не чувствовал ни холода, ни тяжести, я не тонул. Мне в голову приходила мысль: не бред ли это, или, быть может, сон? Чтобы увериться в этом, я протянул руку к кустарнику, мимо которого несла меня вода. Схватился руками за ветки, но ветки оборвались, я снова схватился, и они опять оборвались. Когда я в третий раз схватился за ветку, то на этот раз удержался и остановился. Тут сразу я почувствовал тяжесть собственного тела, холод и сырость воды, которая проникала во все части моей одежды. Держась за веточку, я ухватился еще за две и за все вместе. Для крепости, нагнувши их, встал на них ногами, а за другие, соединенные вместе, стал держаться руками... Собравшись с духом, я стал ослабевшим голосом звать на помощь, и услышал с мельницы ответ:
- Ты жив?
- Жив, - ответил я.
- Ну, крепись, спасен будешь!..
Я стал крепиться. Солнце уже совершенно зашло, и наступила тьма. Поднялся сильный, холодный ветер, который все на мне заморозил. Руки и ноги немели, отказываясь повиноваться, чтобы я, двигаясь, мог сохранить в себе теплоту, столь необходимую для продолжения жизни.
...Братия, видя, как я с последним звуком "Ой!" ушел под лед, страдала душой и горько раскаивалась в том, что пустила меня на опасной лодке, да еще в такую позднюю пору... Отец Измаил, будучи проникнут истинно Христовой любовью, сейчас же решился пренебречь всеми опасностями и пешком по размытой гребле пробраться в монастырь, сообщить о случившемся и подать скорую помощь. Переправа его совершилась благополучно. Придя в монастырь, он передал отцу архимандриту, настоятелю пустыни, о случившемся. О. архимандрит Нектарий сейчас же поручил о. Авелю дело спасения утопающего брата. Последний, со свойственной ему быстротой и умением, снарядил лодку с братией. Когда лодка была спущена на воду, то она двигаться не могла, так как мешали пни, скрытые водой. Но вот из монашествующей братии выделилось четыре инока, которые решили во что бы то ни стало спасти брата или самим погибнуть за его спасение. Это были: отцы Ювеналий, Савий, Пифонт, Астион...
Насколько опасно и трудно мне было держаться на моем кустике - только один Господь знает! Томительны и длинны были для меня ожидания помощи. Сколько искренних молитвенных воплей моей страдающей души приносилось до Престола Божия, сколько обещаний, при воспоминании которых трепещет теперь мое неблагодарное сердце, было произнесено на слабеньком лозовом кусточке!
Время тянулось медленно... Я уже лишился голоса... но вот, наконец, я вижу, что какие-то два фонаря чуть заметно движутся ближе и ближе. И даже услышал голос, говоривший мне:
- Тихон, раздевайся...
Как горьки были мне эти слова! Неужели, думалось мне, так тяжело и невозможно приехать, что требуется еще этот опасный шаг? Но по мере их приближения я разобрал отчетливый их призыв:
- Тихон, чаще отзывайся!..
Я стал напрягать последние силы, чтобы хоть слабым голосом дать знать, куда плыть пловцам, которые быстро направили свою лодку к моему кустику. Когда лодка пристала, то я сам уже не мог перебросить в нее ноги. Только с помощью о. Савия я встал в лодку и вскоре был привезен на берег.
Братия, узнавши, что я еще жив, в радости благодарили Бога.
Не успел я стать на берег, как два каких-то дюжих монаха, набросив на меня шубу, подхватили под руки и почти бегом отправились в братскую больницу. Снявши мокрую одежду и получивши возможную в монастырской больнице помощь, я уснул. Сон мой был спокойный и крепкий. Проснувшись наутро, я не чувствовал ни малейшей боли и, когда я явился на глаза настоятеля, он, смотря на меня, с удивлением сказал:
- Тихон, ты ли это?
Выслушав все подробно о случившемся, он воздал благодарение Богу за спасение и милость, проявившуюся ко мне, и сказал:
- Смотри же, не забывай того, о чем обещался Богу!
Монашеская братия почти вся была уверена, что я не долго буду жить, но, благодарение Богу, я по-прежнему здоров и благополучен.
С момента потопления до прибытия лодки к берегу прошло четыре с половиной часа. Я был приведен в больницу около одиннадцати часов ночи. По милости Божией, я был спасен, а котомочка моя оторвалась от пояса и погибла. Но вот через три месяца со дня этого события монастырские послушники ловили рыбу и у берега ближней мельницы, которая от места события отстоит более версты, своей подсадой они вытащили со дна реки большой комок грязи. Когда стали его рассматривать, то оказалось - в нем небольшая котомочка. Они сразу догадались, что это та, о которой говорил Тихон, что она погибла, оторвавшись от его пояса. Очистив от ила, они представили ее мне. Когда я ее развязал, то Евангелие было открыто и занесено илом на том самом месте, где Христос Господь сказал Марфе: "Я ЕСМЬ ВОСКРЕСЕНИЕ И ЖИЗНЬ, ВЕРУЮЩИЙ В МЕНЯ, ЕСЛИ И УМРЕТ, ОЖИВЕТ" (Иоан. П., 25).
Очистивши от грязи и высушивши, я снова все переплел. Эта котомочка является вещественным и неопровержимым документом силы веры во Христа Спасителя. И действительно, если бы не сила Имени Христова, то и я найден был бы занесенный илом, но не очищен, а предан земле, как должная дань ей.
Все сказанное мною было испытано в действительности.
Исповедаю, что я спасен Силою Божией, по молитвам Пресвятой Богородицы и Святых, к которым была обращена моя молитва подо льдом!
Причина, побудившая меня передать подробно о случившемся со мной, - есть СЛАВА БОЖИЯ, ибо не мое благочестие, которого я не имею, заслужило эту милость спасения, а единственная благодать и милосердие Божие дали мне жизнь.
Я надеюсь своим рассказом о сем благодеянии Божием, хотя бы немного облегчить свою неблагодарность к Богу за Его милосердие!
Боже! Как дивны и величественны дела милосердия Твоего!
г. Курск, 1926 г.
|
