|
ОСТАЮСЬ НАВЕКИ ЛЮБЯЩИЙ ВАС...
История трех революций в почтовых открытках
Передо мной - почтовые открытки эпохи трех революций. В них светится эпоха, ее детали: время в простом и малом. Не плюмажи и эполеты, а так, мелкие пуговицы жизни, без коих, однако, и жизни не бывает. Вековой давности почерка, следы людских душ, давно исчезнувших из этого мира. И - вопрос: что меняется и что неизменно в бытии? Иное, забытое царство. Близость и родство в этих беглых - открыточных - чувствах и оборотах речи...
Стиль простой, иногда совсем телеграфный. В строчках - минимум информации. Между строк - огромный, бесконечный фон. Из почерка, из грамматических ошибок вылепляются и адресат, и отправитель, и то, что творилось вокруг них.
Две открытки с видами Франции. Адресованы - одна моему прадеду, Иконникову-Галицкому Петру Сергеевичу, вторая - другому прадеду - Кондратьеву Александру Ивановичу. Один - петербургский уроженец, человек зажиточный, в будущем - депутат Государственной Думы, другой - приехал в Питер работать, обзавелся семьей (и немалой), жил трудно, бедно. Два адресата - две культуры, два уровня самосознания, два стиля человеческих отношений.
Обе открытки из Франции, и расстояние между точками их написания - 55 минут езды на поезде.
Некто Бальцеровский 18 января 1900 года лаконично пишет Кондратьеву ( в тексте - "Кондративу"): "Дела плохо у меня".
Бог его знает, кто был этот Бальцеровский, и в чем именно не повезло ему в Париже. Но - "Поклонъ изъ Парижа"! Трогательно: "Госп. Кондратив"... "Невский проулокъ"... Похоже, этот пинский обыватель и в Питере -то не был. Что ж его в Париж занесло?
И тут же другая открытка. Мелкий-мелкий почерк с завитушками. Перо и чернила отменные. Все, кроме адреса, на прекрасном французском языке. Некто, чья подпись неразборчива, пишет, в частности, П. С. Иконникову-Галицкому 12 июля 1909 года:
"...Мы обосновались в Манте, маленьком, хорошеньком городишке в 55 минутах езды на поезде от Парижа. Здесь мы сняли маленький домик, в котором устроились тотчас же, как прибыли из Петербурга наши пожитки". Разные миры, разные проблемы...
В те же самые дни в имении Теряевка Кузнецкого уезда Саратовской губернии получена другая открытка. На ней изображена Казань: место перед Кремлем, Ивановский монастырь и памятник императору Александру II. Красивый памятник. Ни памятник, ни монастырь ныне не существуют.
Ея Высокородiю Надежде Яковлевне Иконниковой-Галицкой.
Не могу удержаться! Сегодня Яша получилъ аттестатъ (все 5) и золотую медаль за окончанiе курса первым. Все время у него одни пятерки. Мы еще не выезжали. Я. Я. не готовъ. Придется отпустить Яшу одного. Похудел Яшенька сильно за последнее время. Леля.
Надо полагать, что этой одинокой отправке Яша был бы только рад: избыток материнской заботы светится сквозь столетние чернила. Впрочем, состоялась ли она? Через пару месяцев пишет сам почтительный Яша. Пишет из той же Самары, но в Петербург: стало быть, теряевские помещики вместе с "дорогим Николя" уже переехали из деревни в город. Почерк каллиграфически-детский: так и видно, что аккуратист и отличник. Но все-таки мальчишка:
Дорогая тетя Надя, сердечно поздравляю Васъ с днемъ Ангела и желаю всего лучшего. Передайте, пожалуйста, мои поздравленiя дяде Пете и Коленьке. Яша.
Завтра мне предстоит большая радость: я въ первый разъ поеду на волчью облаву.
Прорвалось в примерном мальчике это дворянское, вольное, азартное! Тетя Надя, Коленька... Имение Теряевка... и волчья облава! Да, а на открытке - тоже памятник Александру II, только не в Казани, а в Самаре. От него тоже ничего не осталось, даже постамента. Интересно, что было дальше с самим Яшей? В девятьсот девятом получил он аттестат, а в четырнадцатом - война... А там, дальше... Во всяком случае я больше ничего об этом милом отличнике не слыхал.
Не затерялся ли его след в ином направлении, откуда в ту же патриархальную Теряевку летом четвертого года пришла открытка с видом Иркутска: резной деревянный дом с несколько неожиданной надписью: "Детский сад"?
Его высокоблагородию Николаю Петровичу Иконникову-Галицкому в Теряевку.
Посылаю тебе, дорогой Коля, вид Иркутска, где мы были почти два дня. Город замечательно красив издали, но страшно грязный и пыльный. Через весь город и вокруг него протекают реки: Ангара, Иркут и Ушаковка. Теперь мы уезжаем на пароходе через озеро Байкал. Пришлю тебе карточку его, когда переедем. Целую тебя.
Нет подписи, но чувствуется отцовский тон и отцовская рука. Посмотрим на дату. Японская война (туда, в направлении ее зарева идет за Байкал отправитель). Ожесточенные сражения на Ляодунском полуострове: первый штурм Порт-Артура в разгаре. В Петербурге, на Измайловском проспекте, четыре дня назад террористы взорвали министра внутренних дел В.К. Плеве. Императрица готовится разрешиться от бремени: через двенадцать дней счастливый император Николай обретет сына и наследника, цесаревича Алексея. А здесь - отец посылает сыну открытку с мирным видом иркутского детского садика и сообщает: город красив, но грязен... пришлю открытку с Байкала...
Я был в Иркутске в 1997 году, от написания этой открыточки прошло девяносто три года; и ее автор, и ее адресат, и все их знакомые истлели - кто в могилах, кто без могил... А про Иркутск и я тоже сказал бы. "Замечательно город красив. Издали. Но грязен и пылен. Не меняется ничего. Только люди рождаются и умирают.
А вот другой мир. Письмо из Выборга. На днях прогремел страшный взрыв: Аптекарский остров, дача Столыпина, эсеры. Вышел указ о военно-полевых судах. Поблизости от Выборга, в Свеаборге и в Кронштадте едва просохла кровь убитых матросами офицеров. В самом Выборге еще полтора месяца назад клокотало негодование депутатов распущенной Думы, в муках рождавших революционное Выборгское воззвание... Это - то, что видно из исторического далека. А современнику этого не видно. Он шлет привет родным и целует племянников, и остается любящий брат и дядя. Тревожится о простом:
Г. Пинск Минский, Водопроводная улица уг. Брестской д.
Доменткевича, Марии Игнатьевне Кондратьевой.
Дорогая мамочка. Мы все слава Богу здоровы, и эпидемия у нас утихает. Было время заболевало до 500 человек в день, умирало по 150, но это большею частью люди неосторожные и простые люди, которые не верят в предостережения. Ремонт у меня все еще продолжается. Штукатурили, теперь будут красить.
9 ноября 1906 г. издан столыпинский аграрный закон - началась великая реформа. 11 ноября государь Император пишет письмо матери, императрице Марии Федоровне: "Слава Богу, все идет к лучшему... Сразу после бури большое море не может успокоиться". А 27 ноября того же года Александр Иванович Кондратьев отправляет открытку своей матери (адрес прежний):
Дорогая мамочка! Что же вы так долго ничего не пишете. Неужели Емили нет тоже или она гостит. Так лучше бы к нам приехала гостить. Мы слава Богу здоровы. Коля ручку обжег, но теперь лучше, поправляется, остальные все здоровы. Кланяемся, А.К.
Революционное море успокоилось.
"Емиля" - Эмилия Ивановна, сестра автора открытки - дожила до семидесятых годов. Была чистенькая, вежливая успокоительная старушка: как будто пушистая и как будто светящаяся. Она была из другого мира, и сама не знала об этом. Она вообще ничего особенного не знала. Просто прожила двадцатый век - Апокалипсис. Ей тоже адресованы открытки. Очень много поздравительных, с Пасхой, Рождеством, с Днем Ангела. Но больше - от поклонников.
Пинский земляк пишет ей по-польски с фронта на открытке, изображающей довольно-таки унылый вид городка с ничего не значащим названием Нове Място где-то в Польше, где-то на войне.
16 марта 1915 года. Полевой подвижной госпиталь № 306.
Г-же Эмилии Ивановне Кондратьевой.
Петроград, Заячий пер., д. 7/9, кв. 30.
С праздником. Сейчас стоим в Новом Мясте. Все успокоилось: и наша и немецкая армии сидят спокойно в окопах и отдыхают; никто не стреляет. Каждый день ходил смотреть, что делается в окопах. В бинокль все можно видеть в деталях. Раненых совсем нет, и мы ничего не делаем. Погода начинает поворачивать на весну. Отношения у нас собачьи: каждый держится сам по себе. Места здесь прелестные. Очень бы хотелось, чтобы нас по весне не перевели отсюда. Я здоров, но не очень весел. Целую ручки.
Янек. Как дела с французским языком?
С французским языком... Спустя месяц там, где-то в Польше, немцы перешли в наступление. Ураганный огонь артиллерии. Кровь и смерть. Миллионные жертвы. Поражение и отход русских. Пришлось-таки Янеку покинуть живописные места. И раненых, надо полагать, прибавилось. Если сам-то жив и цел остался. Сгинул этот персонаж в бездне времен, ничего о нем не ведомо. И это было начало болезней...
В восемнадцатом году резко меняется все в открытках: штемпеля размазаны и не читаются; все захватано, грязно; пишут карандашом, иногда - химическим. Читать трудно. Тексты и почерка неуверенные, нервные. Прежним остаются только марки (новых не выпускают) и эти самые: "шлю привет", "целую", "остаюсь ваш...".
...Петр Сергеевич, помещик и депутат, скончался за год до свержения царя; сын его Коленька, ботаник, изучает гербарии в промерзающем голодном загаженном Петрограде, как будто никакой революции и нет вокруг. Эмилия Ивановна живет одиноко на Заячьем переулке. Александр Иванович уехал добывать пропитание для голодающей семьи, как многие тогда делали, в провинцию, в деревню. В январе восемнадцатого пришли от него сразу две открытки: отправлена одна из Вятки, другая уже из Перми, а проштемпелеваны в Питере одним числом - 18 января. Исходящий штемпель вообще прочитать невозможно. Набросаны наскоро карандашом, заляпаны и захватаны - никакого сравнения с аккуратными, чистенькими открытками царских времен. Только виды старые: пароход на Каме, кафедральный собор в Вятке. "Шлю тебе привет из Вятки...".
6-го января 1918 года разогнано Учредительное собрание. 10-го - идет третий Всероссийский съезд Советов, и страна из России превращается в РСФСР. Того же дня двуглавый орел перестал быть гербом, трехцветное полотнище - флагом этого государства. "Ненареченной быть страна не может... прожить нельзя без веры и надежды и без царя, ниспосланного Богом". Царь отправлен - тем же путем, через Вятку и Пермь - в Тобольск. В Питере хозяйничают "братки", пьяные революцией матросы. (Потом их расстреляют при подавлении кронштадского мятежа).
Число нр3б, Пермь,
получено в Петрограде 18 января 1918:
Милая Манечка. Я сейчас в Перми. 11-2 часа дня. Был в городе. Хлеба сколько хочешь 55 к. фунт баранок (?) нетъ. еду въ 4 часа въ Верхотурье Саша.
Примерно в те дни, шаг в сторону от пути Вятка-Пермь, в Солигаличе происходил расстррел местного духовенства и интеллигенции... Радость: хлеба сколько хочешь. Пока.
Восемнадцатый год - последний. На несколько лет в открытках провал: их нет. самая поздняя - май восемнадцатого. На просторах поверженной империи - оккупация, голод, анархия, террор, большевистская паранойя, Белая гвардия, гражданская война. Адресат - дочь Александра Ивановича Кондратьева, Анюта, ей уже девятнадцать лет. Через 60 лет Анюта, Анна Александровна, рассказывала мне, своему крестнику, о Кровавом воскресении, ужас которого запомнился ей шестилетней жительнице Нарвской Заставы. Отправитель - ее соученица по Свято-Владимирской церковно-учительской школе при петербургском Новодевичьем монастыре, некая Тася. Открытка - "Привет с Волги", четыре овальных фотографии.
Дорогая Нюрочка! Сердечно поздравляю тебя с праздником Пасхи. Желаю всего, всего хорошего. Я в Ярославле. Скоро идет поезд на Вологду, а оттуда поедем по Двине на пароходе. Нюрочка! Если ты знаешь что-нибудь о Мане Белобородовой, то ради всего святого напиши мне. Я от нея девять мес. не имею письма. Пиши: Зачачье Арханг. Губ. Емецкое п-т отд. Целую, твоя Тася.
Кажется, Тася успела вовремя убраться в Вологду и на Емец. Через два месяца после пасхи в Ярославле разыгрались события: восстание, бои на улицах, насилия, грабежи, расстрелы.
А Александр Иванович погиб, в девятнадцатом году: уехал за продуктами, да так и не вернулся. Где сгинул и как - ничего не известно. Жена ждала его долго... всю жизнь. Замуж не вышла.
Молчание, наступившее с лета восемнадцатого, - красноречивее самых тяжких описаний. Когда живет, идет сама по себе, спокойно, событий в ней мало; обрушиваются события - и жизнь гибнет. Но их вал проходит, и жизнь снова возвращается. Двадцать шестой год. Анюта получает от другой соученицы открытку. С юга, из Сочи: на открытке роскошь сочинского Дендрария.
1 октября 1926 года, Сочи.
Ленинград, Дачное. Собств. Дача. Анне Александровне Кондратьевой
Дорогая Аня, шлю вам привет из Сочи. Погода здесь была приличная, но последнюю неделю что-то подиспортилась. Перепадают дожди, да и солнышко светит не так ярко. Но в общем хорошо, ездили в Гагры, Новый Афон и Сухум. Недели через 2 думаем выехать. Целую крепко. Л.Б. шлет привет. Рая.
Странно, правописание новое, а "ять" всюду сохранилась. Память о прошлом. Все изменяется, все неизменно.
Открытка-эпилог.
Без даты. Волга, Балаково. Без адреса.
Целую нежно мою дорогую маленькую Анечку. Помню тебя, моя славная, помню твой серебряный
голосокъ. Благодарю горячо за приветъ. Храни Господь тебя, малютка. Будь радостна во дни радости. Нюта И.
Открытка: Волга в Васильсурске. Река, пароход. Толкач с Баржей. Даль. Россия.
Анджей Анджеевич ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
|
