“Чтобы быть услышанным в хоре голосов европейских народов, надо говорить с ними их собственным голосом”.
“Требование однозначного “да” и “нет” — это ведь и есть большевизм мышления.
На пороге XXI век, кончается век XX. Привычно было бы сказать: “ истекает второе тысячелетие”. Но есть в этой формуле какая-то безучастность. Для нас же, христиан, эти два тысячелетия не были просто временем, в котором мы жили, и временем, которое просто прошло через наши жизни. Это время, отпущенное нам Богом для нашей работы по созиданию истории. И потому “не истекает второе тысячелетие”, а “мы пришли к концу второго тысячелетия нашей работы по преображению мира”.
Способствовали ли наши труды расширению присутствия Божия в мире и в нашей жизни?
Две тысячи лет человек пытается понять, что значит “быть христианином”. Были и есть ошибочные решения. И ошибочных, пожалуй, было больше, чем удачных. Но ведь в конце концов именно этот вопрос и будет единственным на нашем самом главном и последнем экзамене.
Россия нужна не только самой себе, но и всему миру, как Россия Феофана Грека, Андрея Рублева, Пушкина, Достоевского, преподобного Сергия Радонежского и Серафима Саровского”.

О земной Церкви:
“Преподобный Исаак Сирин говорил, что “вся Церковь есть Церковь согрешающих, вся Церковь есть Церковь кающихся” Церковь свята не святостью своих членов, а святостью Христа, Который живет и действует в ней.
Если мы этот даваемый талант не умножаем — мы грешим. У каждого из нас есть грехи перед Богом и перед ближним. Грешна ли Русская Церковь, как не сам народ, взятый в его духовном устремлении? Но у Русской Церкви в целом нет греха, отдельного от греха русского народа”.
“Абсолют, стремление к абсолюту — национальная черта России. Она проявлялась и проявляется во всех. Да в тех большевиках, в конце концов. Россия с болью, но пережила время служения богам ложным. Боюсь, однако, она не сможет пережить то время, когда человек вообще откажется служить чему бы то ни было, полагая свое маленькое здешнее бытие вполне самодостаточным”.
“Мы много говорим о загрязнении окружающей среды, но часто забываем, выпускаем из вида, как осквернена и загрязнена горница, где должен обитать Бог, — душа человека, живущего сегодня. Поврежден природный мир, и повреждена человеческая душа”.

Православие и государственность:
“Важнейшей духовной и государственной трезвости является признание того, что любая государственная и общественно-политическая деятельность может выполнять лишь “полицейские” функции: она должна и может ограждать зло, но она не может сама взращивать добро”.
Глаза боятся — руки делают. Эта русская пословица — о работе. Когда отстраненно посмотришь на религиозную запущенность российского общества, становится страшно. Но когда видишь, как то в одном, то в другом человеке зажигаются огоньки веры, любви, кротости и молитвы, отчаянье уходит.
Мы не знаем, какие судьбы ждут Россию, но мы должны исполнить свой христианский долг. Мы должны нашу радость о Христе Воскресшем подарить как можно большему количеству людей”.

Наше сегодняшнее положение трудно, но не трагично:
“Трагедии нет места в жизни православных христиан. На все времена мы искуплены жертвенным подвигом Христа. Может быть, не было в человеческой истории столетия мрачнее и разрушительней, беспощаднее относившегося изничтожить живущие в душе высокие идеалы.
Только древняя Церковь, Церковь первых веков, может сравниться с нашим веком по числу мучеников и исповедников. Сотни безвинно погибших предстательствуют перед Престолом Божиим. Врата адовы не одолели ее”.
“Известно, что подобное открывается подобному. Взирая на икону, дозволим иконе взглянуть в наше сердце и найти в глубине его нечто созвучное ей. По нашему убеждению, духовный опыт иконы и Церкви не может быть до конца чуждым человеку — даже такому, которому кажется, что он бесконечно далек от религии. Ведь, по слову одного из первых христианских мыслителей, “душа по природе своей христианка”.
“Человек восхотел стать “как боги” и снять с себя послушание Всевышнему. Структура мироздания оказалась “вывихнута”. Закон же духовной жизни гласит: отказываясь от послушания высшему, чем он сам, человек не обретает независимости, но неизбежно подчиняется низшему. Отец Александр Ельчанинов духовно верно подметил, что “всякое богоборчество — низкого происхождения. Истинный аристократизм — в преклонении перед высшим”.

Грех — болезнь, а не юридическое состояние:
“Православное богословие в отличие от западно-христианского грехопадения осмысливает прежде всего как болезнь, а не юридическое состояние. Дело не в гневе Божием на преступление на человека. Дело в болезни самого человека. И Бог делает все, чтобы изменить человека (а не просто снять с него “судимость”, юридически помиловав его). Но нельзя менять человека без его на то свободного согласия. Христос принес нам возможность преображения. От личного же выбора каждого человека и каждого сообщества людей зависит, будет ли действен Крест Христов в нас или нет”.
“Человек отпал от бога и утратил свое собственное, сплачивающее его духовное средоточие, сам стал распадаться на автономные, противостоящие друг другу части. Жизнь его, в свою очередь, стала распадаться на отдельные полужизни, на ролевые функции”.
“Ненавидеть грех и люби грешника” — так говорит Православие. Я могу и должен осудить (в смысле — дать нравственную оценку) поступок человека... Но я не могу поставить знак тождества между этим поступком и самим человеком. “Этот человек солгал” — это дозволительное порицание. “Этот человек лжец” — это уже греховное осуждение”.

Отношение к кресту:
“Духовная мудрость человека определяется его отношением к тем несчастьям, которые постигают его самого, его народ, Родину. Она измеряется тем, в какой степени мы готовы принять, осознать и, если хотите, оправдать те страдания, которые постигают всех нас. Распознать в них не какую-то случайность, а крест, тяжелый крест, через который человек и должен обновиться, прийти к спасению”.
На рубеже тысячелетий Россия являет собой парадоксальный феномен, на одном полюсе которого тысячелетняя духовная традиция Православия, вошедшая в кровь и плоть нашего народа, а на другом — одна из самых безнравственных масскультур конца двадцатого века. Вседозволенность и отсутствие каких-либо духовных ориентиров, с одной стороны, и одновременно жадные поиски любой духовности с другой, — вот сегодняшняя реальность.
Нам придется действовать так, чтобы каждый услышал и понял голос православия, и чтобы с этим голосом Православия каждый живущий в России соотносил бы свое слово и дело. Это — та высота общественного служения, которую всем нам предстоит взять огромным интеллектуальным и духовным усилием. Это будет воистину жертвенным служением Церкви ради спасения всех тех, кто об этом взывает, и тех, кто растерянно оглядывается вокруг в поисках духовных ориентиров.
Борясь за православие, мы участвуем в апокалиптическом борении Церкви с наступлением века антихриста. Внутренняя миссия нашей Церкви, таким образом, превращается во всемирное миссионерское служение Православия.