Путь к храму

ЗВЕЗДА ПУТЕВОДНАЯ
Н.Е. Сухинина

2000-й год - особый для всех. А для меня еще - юбилейный. 10 лет назад по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II я отправилась в паломничество на святую землю - Иерусалим. Пешком. Одна. Неверующая московская журналистка. С рюкзаком, в джинсах и кроссовках. Зачем?

Перед 2000-м годом у нас у каждого свой долг. Кончилось время приглядок и поисков, время искания истины и упования на завтрашний день. Путеводная земля не ведет, она уже привела нас к пещере Христова Рождества. Вот мы стоим перед ней, и войти бы, и поклониться Предвечному Младенцу. Да с чем войдем-то? Последние десять лет я жила воспоминаниями о своем походе в Иерусалим, все так же шла к нему, спотыкаясь, падая, уставая, и - радуясь безмерно. Господни радости, о них сегодня моя речь.
18 июля 1990 года. Троице-Сергиева Лавра. Рюкзак у ног. Стою перед Митрополичьими покоями и жду, когда примет Патриарх. Меня ведут наконец по мраморной лестнице, бесшумно открывают дверь - входите. Белый клубок, мудрые глаза, спокойный голос:
- Вам предстоит вновь возродить путь русских паломников в Иерусалим. Ведь на Святую землю ходили всегда, но после революции вы - первая...
Про кого это? Смятение в душе, щелкают затворы фотоаппаратов, ощущение отстраненности от происходящего. Святейший благословляет иконочкой. С Богом!
Первая ночь на дачном участке сослуживицы под Сергиевым Посадом в Деулино. "Сопровождающие меня лица" прощаются, садятся в машину. Я плачу, а сын, всего два месяца назад вернувшийся из армии, успокаивает: "Мама, ты ведь не плакала так, даже когда я в армию уходил". Остаюсь одна, и дождь молотит по крыше хлипкой сараюшки, и ночь таинственными шорохами бередит сердце - завтра начнется долгий путь... Зачем мне все это? Куда собралась ты, тщеславная журналисточка, не помнящая наизусть даже "Отче наш"? На небольшой автобусной остановке дня через два увидела мужчину, читающего газету, а в газете почти на всю полосу... моя фотография. Встала впритык к газете, руки опустила. Куда ты? Зачем ты? Опомнись!
Шла, в основном, по шоссе, иногда голосовала "попутку", иногда срезала углы. Утомлять вас пересказом своих дорожных приключений не буду, скажу только, что на ночлег почему-то пускали, грабители почему-то не нападали, в церквах сельские батюшки служили напутственные молебны, кропили святой водой, старушки в деревнях норовили запихнуть в рюкзак что-нибудь вкусненькое - пару огурчиков с грядки, пирожок с печки. Россия наша тогда только еще начинала дышать воздухом активного православия, храмы развалившиеся возвращались Церкви, и я плакала над фресками под Путивлем, на которых у святых угодников Божьих вместо глаз сияли черные дыры, прикладывалась к иконам в черниговских храмах с чувством неизведанной доселе светлой радости благодати. Помню послушника в Оптиной пустыни, который, узнав, что иду в Иерусалим, сдернул с головы старенькую скуфейку - приложите к Гробу Господню и верните когда-нибудь, а я ждать буду, всю жизнь. А в Брянске, во время напутственного молебна в храм вошел пьяный человек и не мог понять, почему мне столько внимания.
- Случилось у тебя чего?
- Нет, нет, все в порядке.
Ушел. Узнал про Иерусалим, вернулся, сует мне в руку несколько мятых десятирублевок.
- Возьми, в дороге пригодится...
Батюшка благословил взять деньги и молиться за мятежную его душу. С тех пор молюсь. И у Гроба Господня свечку затеплила за раба Божьего Владимира. Свечей мне давали в дорогу много. Рюкзак тяжелел, становился неподъемным, но не хватало твердости отказать старушке, у которой вот уже пять лет единственная дочь не встает с постели (помолись за Ирину мою у Господнего Гроба) или молодому врачу из провинциальной больницы, оставшемуся после смерти жены с тремя дочками-малолетками ("помолись, сестра, тяжко мне, помолись"). Русь наша исстрадавшаяся, в бедненьком ношенном платьице, стала стучаться в сердце требовательно и настойчиво: полюби меня, ты же - русская...
Долго шла по Руси первая после революции паломница, благополучная журналистка, не атеистка, но и не шибко верующая сорокалетняя женщина с блокнотом в руках и рюкзаком за плечами. Украина. Женщина в храме после службы зовет к себе в дом... вылечить парализованного мужа.
- Да не врач я, журналист.
- Так паломница же! А паломники завсегда людей лечили. Ты не думай, я заплачу.
Отказала, а женщина обиделась, но и от нее свечечку приняла в отяжелевшей вконец рюкзак.
А потом было море.. Министерство Морского флота взяло надо мной шефство и определило на сухогруз "Петя Шитиков". До Кипра. Дипломатических отношений с Израилем тогда еще не было и суда "до места" не ходили. С Кипра летела самолетом, сорок минут - и Тель-Авив. Так случилось, что из консульской группы меня не встретили и я толкалась по аэропорту, не зная, то ли дождаться утра, то ли отправляться в Иерусалим ночью. Отправляюсь ночью на... такси. Фары освещали каменистую дорогу в горах, машин попадалось мало, было за полночь. Тихая музыка в салоне, а я в белых брюках, новых босоножках. Три пары обуви истоптала за дорогу по Руси, а в Одессе на Привозе присмотрела себе обнову. И так хорошо, так славно... Но червячок по имени "совесть" точит и точит: ну и паломница, прости, Господи...
- Стой! - говорю таксисту - дальше пойду пешком.
Он не понимает по-русски, но я требовательно повторяю.
- Стой!
Остаюсь одна на черной, как смоль, дороге. Впереди за серпантином шоссе далекие мерцающие огни. Иерусалим... В кровь стерла ноги, валилась от усталости, пока не подошла, наконец, совсем уже к утру, к небольшой калитке в высоком каменном заборе - "Русская Духовная миссия в Иерусалиме". Сердце студит, звоню, Тревожный женский голос:
- Кто там?
- Паломница из Москвы, по благословению Святейшего...
Быстрые шаги. Калитка открывается, пожилая монахиня смотрит на меня с любопытством и радостью:
- Слышали, слышали, по радио передавали, идет в Иерусалим паломница, а она вот уже и пришла.
Поднимаюсь по ступенькам, сажусь на табуретку и плачу, уткнувшись в черный подол монахини. Пришла, добралась - слава Тебе, Господи.
А потом десять дней я жила в Горнем монастыре на окраине Иерусалима и вместе с матушкой Натальей, насельницей монастыря, объехали мы много христианских святынь. И здесь, впервые в жизни, я исповедовала грехи и причастилась во время ночной литургии у Гроба Господня. И отец Варфоломей, духовник монастырский, надел на меня маленький серебряный крестик, приложенный к Гробу Господню, и подарил Евангелие.
Что такое истинная христианская любовь, я поняла здесь, в тихой келье с окошком на старую смоковницу. Русский монастырь, русские монахини.
- Как там, сестра, наша Россия-матушка?
Рассказала, что могла. И тут впервые проговорила вслух не раз посещавшую меня в дороге мысль: и почему мой сын пошел на филфак, хорошо бы быть ему священником. Несуетная жизнь, в уважении и почете. А что еще знала я тогда о священнической жизни?
- Хорошо бы в священники...
- Да ты же у Гроба Господня! - всплеснули руками матушки, - молись, материнская молитва со дна моря достает.
И пошла я молиться. Как, какими словами? Кто меня учил? Никого не было в кувуклии у Гроба. Потрескивали свечи, мерцали многочисленные огонечки лампад. Я встала на колени перед Гробом, склонила голову к холодному мрамору:
- Господи, вразуми моего сына, направь стопы его к Тебе навстречу...
На следующий день я улетала. А вечером, уже дома, когда стих шум долгожданной встречи и мы остались с сыном одни и на нашей маленькой кухне заварили себе свежий чай, он сказал мне вдруг очень тихо:
- Я хочу сообщить тебе что-то очень важное.
Сердце тревожно забилось. Три месяца один, после армии, все могло случиться, и случилось, наверное...
- Я бросил филфак. Буду поступать в семинарию.
"Господи, вразуми моего сына, направь стопы его к Тебе навстречу..."
- Я только вчера просила об этом Господа.
А дальше Господь взял руки моего сына в свою десницу и повел его по жизни. К Себе навстречу... Он поступил в семинарию и, уже учась в ней, принял монашеский постриг.
Через четыре года Господь еще раз явил чудо, подтвердив: неси Крест, просила. Первая дорога русской паломницы в Иерусалим оказалась по благословению святейшего Патриарха проторенной. Отправлялись в Иерусалим паломники - самолетами, теплоходами. И меня, как "почетную паломницу", взяла на свой корабль "Одесса-Сан", паломническая служба из Одессы. И вот я опять в Горнем монастыре. Правда, приехали мы уже вечером, буквально на минуточку, нас ждала в Иерусалиме обширная программа, в которую мы "не укладывались". Вхожу в храм и первое, что слышу, - голос сына, читающего Псалтирь. Как похож голос, вот чудеса-то. Подбегает сын моей подруги, глаза квадратные от удивления:
- Там Доримедонт, там Доримедонт...
- Нет, нет - успокаиваю я его, - просто очень похож голос.
Но это был сын. Он стоял спиной ко мне, лицом к алтарю, на аналое лежала толстая книга Псалтири. Оказывается, пока мы добирались до Иерусалима по морю с остановками в Стамбуле, на Кипре, в Греции, ему предложили лететь в Иерусалим на самолете. И вот она, встреча нечаянная.
- Мы заехали в Горний на минуточку, - говорю я.
- Да и мы ненадолго, после службы уедем, - улыбается сын.
Мы совпали во времени чудесным образом. Опять сердце озарила мысль: а ведь Господь поставил твоего сына на то самое место, где ты молилась за него несколько лет назад. Вот он, в монашеском клобуке и подряснике, с редким монашеским именем. На том самом месте...
Теперь мой сын живет на Святой горе Афон, в греческом монастыре.
Тогда, второй раз в Иерусалиме, я отчетливо поняла, что никакая я теперь не журналистка, что есть у меня более важное в жизни дело - быть матерью монаха. И радость от удачно написанного очерка перестала казаться радостью. Сомнения - а надо ли мне все это вообще, а, может быть, уйти подальше от этого тщеславного журналистского труда и тихо, без громких слов, делать другое, тихое дело. Преподавать в воскресной школе, стоять за свечным ящиком, продавать иконки?
- Подождите, - сказал мне мудрый духовник, - не торопитесь, Господь все сам управит...
И - управил. Я отошла от светских тем, все больше стала писать о православных русских людях и поняла, как помогла мне моя дорога полюбить их - и не только полюбить, но и себя осознать до конца и бесповоротно русской. Этого чувства не было до моего похода в Иерусалим, это чувство воспитала дорога. И я благодарна ей за это, а еще за то, что свой Крест быть матерью монаха нести мне теперь радостно и неутомительно.
В прошлом году осенью я потеряла очень дорогого мне человека - своего духовного отца, архимандрита Георгия (Тертышникова). Болью небывалой отозвалась во мне утрата - не знала я, что можно так болеть. Но в сиротстве своего растерявшегося сердца верила: батюшка не оставит меня одну среди этого помраченного мира, он передаст меня. Кому? И вот во время панихиды по батюшке я вдруг неожиданно для себя вспомнила имя священника, которого не было на похоронах, - он был в отпуске. Странно, но столько лет не вспоминала его. А потом он вернулся и я подошла к нему под помазание:
- Так вы Наталья? - он удивленно вскинул на меня глаза, - вы пешком в Иерусалим ходили?
- Да, батюшка.
- Изменились вы, ведь десять лет прошло...
- Да, батюшка.
Я проводила его до монастырской проходной и он, успокаивая меня в моей скорби, вдруг сказал:
- А вы ко мне подходите. Если, конечно, доверяете.
И будто я увидела своего дорогого почившего батюшку. Смотрит и улыбается. Передал. Передал в надежные руки. Знаете, кто этот священник? Архимандрит Варфоломей. Именно он (!) 10 лет назад впервые исповедовал меня перед святым причастием на Святой Земле в Иерусалиме и одел на меня маленький серебряный крестик. И Евангелие подарил с подписью: "В благословение и на молитвенную память о Святой Земле" - архимандрит Варфоломей. Святой град Иерусалим 19 октября 1990 года". Все эти десять лет, оказывается, я молилась по его Евангелию и носила на груди заветный крестик. И вот чудным образом мой духовный отец передал меня именно ему - человеку, с которого началась для меня Святая Земля. Кто осмелится назвать это случайностью? Кто не увидит в этом еще одного подарка из той, 10-летней давности жизни, за которую благодарит Господа маленький грешный человек, безмерно желающий назвать себя православным.